Книга Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев

– Не о Васильке ты думаешь, отец, – сказал Мстислав. – Если бы ты думал о нем, ты первым делом постарался бы освободить несчастного. И почему ты не послал к его брату, Володарю Ростиславичу? Потому лишь, что это далеко не самый сильный князь? Вместо этого ты послал к Олегу, которого совсем недавно называл слугой Сатаны. Видно, для тебя добро и зло легко меняются местами. Вчера Олег и половцы были врагами, губителями Руси, а сейчас они твои союзники.

Ты много говорил об опасности, исходящей от половцев, ты и сейчас о ней говоришь, что не мешает тебе воевать вместе с ними. Но ведь это ты разрушил хрупкий мир с половцами, убив послов. Я поверил тогда твоим словам о том, что ты убил послов по наущению великого князя, говорившего, что они злоумышляют против Русской земли и хотят обмануть тебя. Впрочем, уже тогда у меня были сомнения. Я хотел расспросить обо всем Славяту, будто бы привезшему тебе послание от Святополка, но Славята погиб под Переяславлем, и расспрашивать было некого. Не самого же великого князя.

Я был слишком юн, когда верил тебе, но теперь мне двадцать один год, и я чувствую, что становлюсь умнее. Я понимаю теперь, что не было смысла Святополку допускать убийство послов Тугор-хана, с которым он был связан двойными узами родства. Что он получил в итоге? Его любимая жена утопилась, а дочь стала заложницей половцев, рабыней Боняка. Зато ты втянул Святополка в союз против Олега и половцев и начал ковать себе славу главного защитника Руси от поганых. Но не лучше ли было сохранить мир? Да, мы убили Тугор-хана, но кто знает, сколько русской крови нам еще предстоит пролить? Ты называл мир с Тугор-ханом миром трусов, но худой мир лучше доброй ссоры. Да что это я, о чем я говорю? Теперь все перевернулось. Теперь половцы и Олег – твои лучшие друзья! А недавно я узнал, что еще при жизни деда ты вместе с половецкой ордой Читтевичей взял Минск, не оставив там ни людей, ни скота. Так что не впервой тебе союзничать с половцами. Но чем же тогда ты лучше Олега Гориславича?

– Ты говоришь, что был юн, сынок, – спокойно отвечал Мономах. – Но ты и сейчас еще слишком юн и мало понимаешь в политике. Ты смел в бою, крепок в вере, но многому тебе еще предстоит научиться. Властитель должен быть хитрым, должен, если надо, лгать, нарушать самые священные клятвы. Ты прекрасно знаешь, что я был в союзе со Святополком, считая его своим врагом, и почему-то это не смущало тебя. А теперь я счел для себя выгодным объединиться против него с Олегом и половцами, продолжая считать их своими врагами. В том и сила великого властителя, – Мономах прямо-таки предвосхищал Макиавелли, – чтобы заставить его же врагов послужить его делу. Или ты считаешь, что быть в союзе с великим князем не так зазорно, пусть даже этот князь – безвольный глупец? Да самого Сатану надо заставить себе служить, прости меня, Господи, если есть такая возможность. Что до Минска, то это город князя-язычника Всеслава Полоцкого, всегда стремившегося отколоться от Руси и презирающего христианскую веру. В те времена он особенно обнаглел. Его надо было поставить на место, и жестокость была необходима. А половцы подвернулись под руку, отчего же было их не использовать? Не забудь, тогда они не были врагами Руси. Ты спрашиваешь, чем я лучше Олега Гориславича. Да тем, что Олег думает о своей выгоде, а я думаю о благе Русской земли. Минска я не стыжусь и внес рассказ о нем в свое жизнеописание. И не свою волю я там исполнял, а волю моего отца, как и ты должен исполнять мою волю, да, я смотрю, не хочешь. И не называй своего крестного Олегом Гориславичем – не подобает это христианину. Я, конечно, ошибся, выбрав тебе крестного, но это мой грех.

– Хорошо, – согласился Мстислав, – я не буду так его называть.

– Запомни, любые средства хороши ради великой цели, любые, – продолжал Мономах. – А разве не великая у нас цель – отмстить за мученика Василька и предотвратить новые усобицы?

– Не о Васильке ты думаешь, отец, повторяю, а о киевском престоле.

– Разве ты не хотел для меня этого престола? – спросил Мономах.

– Хотел, но не такой ценой.

– Вот до чего мы дожили, – печально произнес Мономах. – Сыновья вырастают и начинают хулить своих отцов. Яйца учат курицу.

– Ты говоришь, что я не слушаюсь тебя, отец, – сказал Мстислав. – Это не так. Помнишь, на пути из Любеча ты сказал, что надо пройти через испытания и стоять твердо. Вот я и стою твердо на том, что считаю справедливым.

Мономаху так и не удалось переубедить строптивого сына. Мстислав вернулся в Новгород, и рассчитывать на его помощь не приходилось.

Мономах тяжело переживал обличения сына, хоть и находил их несправедливыми, а тут вдруг у него обнаружился еще один обличитель – его старший дружинник, Илья Муромец.

Однажды после пира хмельной Илья, уставший, по его словам, глядеть на половецкие хари, волочил по двору подаренную Мономахом соболиную шубу, поливая ее зеленым вином и приговаривая:

– Вот так бы волочить поганых! Вот так бы проливать кровь горячую!

Слышавшие это доброхоты передали Мономаху слова Ильи в несколько искаженном виде. Якобы Илья призывал волочить самого князя Владимира. Слова о горячей крови были оставлены без изменений, но получалось так, что они тоже относились к Мономаху.

Мономах, пребывавший после ссоры с Мстиславом в не лучшем расположении духа, немедленно приказал заключить Илью в темный погреб. Позже, немного поостыв, он велел Добрыне Никитичу сходить за Ильей.

Уже совершенно трезвый Илья объяснил Мономаху, что было на самом деле, и попросил уволить его со службы, говоря, что ему уже под пятьдесят и пора уступать дорогу молодым. Мономах, который прекрасно понимал подлинную причину просьбы и которому больше всего хотелось отправить Илью обратно в погреб, сдержался и уважил просьбу богатыря.

Новым старшим дружинником был назначен Добрыня Никитич. Алеша, первым поздравивший друга, в душе затаил против него зависть. «Почему он, а не я? – думал Алеша. – Ведь это же я убил Тугор-хана. Али забыли уже о моем подвиге?» Алеша был прав: все так стремительно развивалось, новые события заслоняли собой старые, и об убийстве Тугор-хана действительно мало кто вспоминал, разве что Мстислав в недавнем разговоре с отцом.

Илья навсегда уезжал от Мономаха, которому верой и правдой прослужил почти двадцать лет. Вот что напишет об этом многие века спустя граф Алексей Константинович Толстой:

Под броней с простым набором,Хлеба кус жуя,В жаркий полдень едет боромДедушка Илья.Едет бором, только слышно,Как бряцает бронь,Топчет папоротник пышныйБогатырский конь.И ворчит Илья сердито:«Ну, Владимир, что ж?Посмотрю я, без Ильи-тоКак ты проживешь?Двор мне, княже, твой не диво!Не пиров держусь!Я мужик неприхотливый,Был бы хлеба кус!Без меня других довольно:Сядут – полон стол!Только лакомы уж больно,Любят женский пол!Все твои богатыри-то,Значит, молодежь;Вот без старого Ильи-тоКак ты проживешь!Правду молвить, для княжогоНе гожусь двора;Погулять по свету сноваБез того пора!Вновь изведаю я, старый,Волюшку мою —Ну же, ну, шагай, чубарый,Уноси Илью!»И старик лицом суровымПросветлел опять,По нутру ему здоровымВоздухом дышать;Снова веет воли дикойНа него простор,И смолой, и земляникойПахнет темный бор.

Постранствовав несколько лет по Руси, Илья вернулся в родное село Карачарово. В Муроме теперь княжил брат Олега Ярослав, однако Илью это мало волновало. В Карачарове он неожиданно женился и нажил нескольких детей.