Книга Время черной луны - Татьяна Корсакова

Документики…

Документиков на месте не оказалось. Монгол хорошо помнил, что оставлял паспорт на зеркальной полочке в прихожей вместе с портмоне. И вот вам, пожалуйста, – бумажник не тронут, а паспорт исчез. Да что за жизнь такая?! За что столько проблем на его бритую башку?!

– Что? – Зубарь нерешительно топтался в дверном проеме.

– Хоть бы что! Паспорт увела, паскуда!

– Так, может, это не она, вдруг менты с собой прихватили?

– Ты меня спрашиваешь?! – взвыл Монгол. – Я ж в отключке был!

– Не брали менты ничего. – Франкенштейн подошел к зеркалу, состроив рожу своему отражению. – Меня бы предупредили. Она паспорт стащила, как пить дать.

– Стоп! – Зубарь подозрительно сощурился. – А не ты ли намедни убивался, что документики с телефончиком из-за меня пропали, словами меня всякими непотребными обзывал?! Получается, ты мое человеческое достоинство за просто так унижал, ирод?!

– Успокойся, не за просто так. Намедни документов у меня в самом деле еще не было.

– Так откуда ж они взялись?

– Она принесла, маньячка наша.

– Зачем? – в разговор вмешался Франкенштейн, смотрит удивленно, чешет кончик длинного носа.

– Чтобы отдать, – Монголу уже начал надоедать этот словесный пинг-понг.

– То есть ты хочешь сказать, что девица приперлась к тебе, чтобы вернуть документы? – Франкенштейн перестал чесать нос, продолжая изумленно таращиться.

– Нет, блин! Она ко мне на свидание приходила! – Ох, не стоило так орать – утихшая было головная боль усилилась в разы.

– Так, а зачем она тогда паспорт опять забрала? – задал резонный вопрос Зубарь.

– Она же психически нестабильная, мало ли что ей в голову могло прийти, – со знанием дела сообщил Франкенштейн. – Щелкнул в голове тумблер один раз – она документы отдала, щелкнул второй – передумала.

Ерунда все! Щелчки, тумблеры, психическая нестабильность… Девчонка просто решила ему отомстить за снотворное. Вот и отомстила, как умела. А может, и еще что-нибудь сделала, только последствия этой ее мести пока не очевидны. В животе заворочалось что-то холодное и липкое: не то чтобы страх, но чувство, отдаленно на него похожее. Да, вляпался он, ничего не скажешь. И что самое обидное, выглядит в случившейся истории он полным кретином, которого вокруг пальца обвела какая-то чокнутая шмакодявка. Наверное, менты долго ржали, когда доставали его тушу из-под стола. А эта… полудурочная небось до сих пор смеется…

* * *

Разбираться с проблемой придется самой…

Лия налила себе пятую чашку чая, бросила в нее дольку лимона, на глаз, прямо из сахарницы, сыпанула сахара, с тоской посмотрела на пустую обертку из-под шоколадки. Шоколадка съелась как-то совершенно незаметно, Лия даже вкуса ее не почувствовала.

Легко сказать – разобраться самой. А с чего начинать?

Нет, как раз с чего начинать, она понимала очень четко – нужно вернуть медальон. Гораздо более актуален вопрос – как это сделать? Пойти на пустырь к тем страшным людям, которые ее едва не убили? Вот они обрадуются! Особенно Циклоп. Овца сама приперлась в логово льва…

Если б можно было пойти в милицию, написать заявление, скорее всего, дело бы решилось. Задержали б этих уродов, потрясли как следует. Глядишь, и медальон бы отыскался. Он же с виду побрякушка побрякушкой, его и не продашь…

Не продашь… А вдруг Циклоп это тоже понял? Зачем бомжам вещица, которую нельзя ни продать, ни на водку обменять? Может, – ну ведь бывают же в жизни чудеса! – Циклоп медальон выбросил. Надо сходить, посмотреть. Еще же не поздно, и эти… выродки днем где-то прячутся. Нисколько же не страшно, днем-то… Ну, пусть не совсем днем, на часах уже половина восьмого вечера, но ведь до настоящей темноты далеко. А она быстренько: одна нога тут, другая там. Конечно, весь пустырь осмотреть не получится, да и бессмысленно. Она просто пройдет тем же путем, которым шла два дня назад.

Господи, даже не верится, что всего два дня прошло. Столько ужасного в ее жизни случилось. Она, кажется, даже умереть успела…

Принять решение оказалось намного тяжелее, чем его осуществить. Пришлось какое-то время собираться с духом, уговаривать себя, что при свете дня ей нечего бояться, что до наступления темноты пустырь – вполне оживленное место, а она ж только до темноты…

Мир вне Лииной квартиры, казалось, замер. Воздух вязкий и липкий, как патока, безветрие, затаившиеся в траве цикады – затишье перед грозой. Но небо еще светлое, только у самого горизонта черно-синей кляксой тяжелая туча. Если поторопиться, то можно успеть.

Ушибленная лодыжка распухла и ноет, но не сильно. В старых растоптанных кроссовках ногам почти комфортно, получается идти, лишь едва заметно прихрамывая. В сланцах, наверное, было бы удобнее, но рисковать она не станет. Если вдруг придется убегать, сланцы могут оказаться коварнее шпилек. Нет, кроссовки – оптимальный вариант.

А люди на пустыре действительно еще есть. Справа слышны мальчишеские голоса: пустырь идеальное место не только для убийства припозднившихся девушек, но и для игр в «казаки-разбойники». Слева, в прорехах редкого кустарника, видна чья-то ярко-красная ветровка, тихо бубнит плеер. Это, наверное, собачник. Точно. Вот и псина! Огромный черный дог выпрыгивает из кустов на тропинку. Он без ошейника, но Лие не страшно, она вообще не боится животных. Люди намного страшнее.

– Джей! Джей, ко мне! – Хозяин пса совсем молодой, ему лет пятнадцать, максимум шестнадцать, бейсболка повернута козырьком назад, джинсы вытерты добела, на ногах кроссовки, почти такие же, как у нее. – Не бойтесь, он не кусается! – Подросток улыбается, но на всякий случай придерживает дога за ошейник. Пес не сопротивляется, послушно замирает посреди тропинки, смотрит флегматично, из приоткрытой пасти на траву падают хлопья слюны.

– Я и не боюсь. – Хочется погладить пса, но она обходит его стороной и идет дальше. Времени мало, клякса на небе, кажется, стала больше.

…Вот оно – то место, где на нее напали. Да, точно оно. Вон на ветке полудохлого куста шиповника обрывок ее платья, а мягкая земля изрыта следами от шпилек. Ее следы есть, а следов тех уродов нет. Только запах: помойка, кровь, нечистоты… Нет, это ей просто чудится, слишком свежи воспоминания. Все, не думать, сосредоточиться на главном.

Ничего: ни в траве, ни под кустом шиповника. Главное, не отчаиваться, это же только начало пути.

А небо все темнее и темнее, и детские голоса, кажется, стихли, и плеер не бубнит. Ничего, время еще есть, а если промокнет – не беда, гораздо страшнее не найти медальон.

Кусты малины колючие, практически непроходимые. Руки уже в капельках крови от острых колючек, ноги, точно в трясине, вязнут в перегнивших прошлогодних листьях. Назойливый звон комаров становится громче. Птиц не слышно, цикады молчат, а комарам все нипочем. Неистребимое отродье противное…