Книга Инициация - Лэрд Баррон

Иногда Дон пытался представить, как сложилась бы жизнь Майкла, если бы ракета прошла на пару-тройку метров левее. Воображение рисовало ему приятного молодого человека, как на фотографии, которую Мишель хранила в бумажнике. Он вернулся бы с войны с чуть помудревшим взглядом, со слегка изможденным после всех пережитых испытаний лицом. Дон представлял, как Майкл, одетый во фрак бетховенско-баховских времен, сидел в полутемном концертном зале над клавишами рояля, в то время как затаившая дыхание публика в едином порыве подавалась вперед, не в силах оторвать взгляда от пальцев, творящих священную магию музыки, тех же самых пальцев, что обнимали деревянный приклад и нажимали на спусковой крючок бог знает сколько раз, а затем чернели и съеживались в языках пламени, пока наконец не обратились в прах.

Дон не мог сказать наверняка, в этом ли крылась причина натянутых отношений Мишель с родственниками, половина из которых, судя по всему, уже покоилась в могиле. Так или иначе, они практически не приезжали в гости и нечасто звонили, предпочитая время от времени слать рукописные послания, написанные до того мелким и неразборчивым почерком, что оставались непостижимыми для Дона с его слабым зрением.

Мишель, по обычаю, установленному ей со времени первого же свидания, помалкивала, обронив только, что ее родственники те еще оригиналы, так что пусть себе и сидят в своих Мейне и Нью-Гемпшире. По имевшимся у Мишель обрывкам сведений о происхождении ее рода, корни фамильного древа уходили в глубь Балкан и, в меньшей степени, Восточной Германии, а также неких загадочных территорий в районе Пиренеев. Эти генеалогические изыскания стали еще одной ее всепоглощающей страстью и, по всей видимости, могли занять ее на все время, оставшееся до прихода старухи с косой.

Многочисленные фотографии членов клана Моков украшали гостиную, были развешаны вдоль лестниц и внутри всевозможных альковов – студийные фотографии, на которых на фоне задников нейтрального цвета столбами стояли мужчины в цилиндрах и фраках и чопорно сидели женщины в платьях с турнюрами, в которых их филейные части выглядели как прицепные вагоны. Суровый и определенно неприветливый народ, судя по их восковым безрадостным лицам.

Семья Дона происходила со Среднего Запада, в большинстве своем это были непрактикующие католики. Его младшие братья были юристами на пенсии. Его старшие братья, почившие вечным сном несколько лет назад – во всяком случае, ходили такие слухи, – тоже были «теми еще оригиналами», избравшими для себя путь бунтарей и профессиональных дилетантов; бóльшая же часть семейства работала в юридических фирмах, музеях и частных школах. Множество работников культуры и профессоров английского было в роду Мельников. Он шутил, что их семейные торжества похожи на съезды подражателей Д. Р. Р. Толкина: все носили твид, курили трубки и пахли мелом.

Самыми яркими личностями в его теперешней родне были безобидные эксцентрики, что огорчало Дона. Все по-настоящему интересные люди, люди, полные энергии и пыла, уже покоились в земле, как его родители или дед, герой войны; или пропали без вести, как его старшие братья, перемолотые колесами времени и унесенные течением жизни. Возможно, это было расплатой за желание шагать не в ногу. Влечением ко всему необычному, притом что собственная жизнь Дона ничем необычным не отличалась, по всей вероятности, объяснялся успех их с Мишель шестидесятилетнего брака. Она была чокнутой ровно в той степени, чтобы его чувства к ней не теряли остроты.

Холодные руки коснулись его плеч, и он расплескал кофе от неожиданности. Мишель чмокнула его в макушку, где еще держали строй остатки его шевелюры.

– Хм. Кому-то не помешает подстричь волосы в ушах, да? – Она дернула его за мочку уха, чтобы придать убедительности своим словам. – Пойду оденусь. Сделай еще кофе, хорошо? И начисть картошки, будь лапочкой.

– Фу! – Дон поспешил промокнуть пятно, расплывающееся на ткани халата. – Бога ради, не подкрадывайся ты так! Тут тебе, знаешь ли, не джунгли! – крикнул он вслед ее тени, медленно уплывающей вверх по лестнице.

4

По субботам, ко всему прочему, Дон выгуливал собаку вокруг лесной плантации в противоположном конце «Мисти-Виллы». Он надел тренировочный костюм и ветровку и на всякий случай сунул в карман газовый баллончик. Бродящие по окрестностям своры бездомных собак отличались непредсказуемостью и свирепостью; поэтому прогулка вокруг «Лесной плантации Шнайдера» была таким же опасным предприятием, как путешествие по Серенгети [35] с куском ветчины в рюкзаке. Дон знал об этом, поскольку собственными глазами видел, как они разгуливали по дорогам и неогороженным дворам – бордер-колли, пудель, бигль (хотя Дон подозревал, что бигль был тут просто за компанию) и пара-тройка помесей; когда он встретился с ними снова, встреча была в буквальном смысле беглой, поскольку стая гналась за ним от почтового ящика до крыльца дома.

Полукилометровая прогулка занимала немало времени, поскольку Туле до зарезу нужно было обнюхать и пометить каждый куст на пути.

Дома растянулись вдоль улиц Рэд-Лейн и Даркманс, как тело на распятии. Самое большое и заметное здание, стоявшее в середине квартала, принадлежало Руркам. Бэрри Рурк входил в руководство «АстраКорп» (и, следовательно, был одним из нынешних начальников Дона), а его жена работала на полставки виолончелисткой в Сиэттлском симфоническом оркестре, а все остальное время предавалась неуемному критиканству. Их дом был чрезвычайно старым и тяжеловесно-вычурным: викторианское строение, возведенное через несколько месяцев после окончания Первой мировой войны. Тогда Рэд-Лейн и Даркманс были единственными улицами, да и ни о каких мостовых речь еще не шла. Леса в то время были еще гуще и темнее, чем теперь, вокруг рыскали волки и бурые медведи, с холмов иногда спускались пумы, а также, если верить старым сычам из «Глиняной хижины», редкие беглецы из Уортон-Хаус, психиатрической клиники, закрытой в девяностые. Волки давно исчезли, пациентов желтого дома перевезли в Уэстерн [36] или куда-то еще, но койоты в лесах по-прежнему водились, а также олени и, разумеется, стаи собак, которые по окончании очередного туристического сезона получали неизбежное пополнение в виде новых отрядов оставленных нерадивыми хозяевами бобиков, вследствие чего мудрые и предусмотрительные люди предпочитали не отправляться на прогулку безоружными.

Дом Рурков, равно как и окрестности, имел свою историю, да что там – он был пропитан историей насквозь, как почерневший чайный пакетик, оставленный засыхать на краю блюдца. В конце семидесятых – начале восьмидесятых Дон несколько раз бывал у Рурков в гостях; Кирстен постоянно устраивала роскошные приемы, и, поскольку Дон в то время был любимчиком в «АстраКорп», Мишель какое-то время получала регулярные приглашения на пятничный пинокль [37], а Рурк, в свою очередь, когда на него находил стих пообщаться с представителем низших классов, периодически зазывал в гости Дона. Обстановка внутри была величественной, практически музейной; хотелось держаться от экспонатов на почтительном расстоянии, чтобы не навлечь на себя гнев хозяев.