Книга Барашек с площади Вогезов - Катрин Сигюрэ

Мой капризный мобильник жил в моей комнате собственной, независимой от меня жизнью. Он чаще искал сеть, чем находил ее. Все самое важное из другого мира я узнавала по обрывкам присланных мне сообщений. Эрик Жуффа кидал в глубину бездны, как всегда, отчаянные послания, смысл которых сводился к тому, что он сделал свой жизненный выбор и поздно что-либо менять. Миссис Барт сигнализировала мне, что миска из магазина для собаки мадам Ревон прибыла (я все-таки заказала этот нужный аксессуар). Мадам Ревон сообщала, что Селестин чувствует себя хорошо, но почему она решила дать собаке такую кличку? Со дня на день я надеялась узнать результаты голосования по поводу саженцев самшита, и это меня действительно волновало. Потому что, вернувшись из рая, лучше отправиться в чистилище, чем сразу попасть в зоопарк (не отрицая, конечно, возможности счастья в зоопарке). Что же до моих друзей, все они были в порядке, они вели беспокойную жизнь и жаждали поскорее увидеть меня, чтобы рассказать о своих забавах, а я в ответ писала им эсэмэски, уверяя, что скоро вернусь, хотя это было, скорее, неправдой. Я отвечала им потому, что с моей стороны было бы не вежливо не ответить. Если у меня появится барашек, вряд ли я буду нуждаться в их присутствии.

Мне долго казалось, что «в деревне», как здесь говорят, я живу одна (не считая мадам Антон и членов ее семьи). Конечно, я слышала, как открывались и закрывались ставни, как заводились автомобили, из-за опущенных жалюзи днем доносились голоса, но за целую неделю я не столкнулась ни с одним двуногим существом не важно какого пола. Но я не страдала от этого. У меня не было горячего желания спуститься в город, зато было желание наблюдать за полетом коршуна – местного хищника – или за тем, как распускается цветок асфодели, и здесь надо обязательно сказать, что после книги «Фауна маки» я погрузилась во «Флору маки». Сын-таксист мадам Антон, чьего имени я не назову из уважения к его частной жизни, иногда отвозил меня в Аяччо – короткие поездки, – когда он сам туда выбирался, например, в День Господа или по просьбе той или иной семьи, и тогда я украдкой рассматривала лица пассажиров.

По сути, в жизни мне надо мало вещей; одни только капризы. Но пользоваться этими вещами, в моих глазах, и есть верный признак отличия человека от животного. Поэтому я попросила моего нового друга привезти мне кое-что, что я так неосмотрительно забыла прихватить из Парижа: тюбик зубной пасты с вербеной (длительный массаж десен помогает мне восстановить равновесие после приема пищи), лечебные носки из бумазеи, розовые мягкие туфельки, флакон духов «Мания» от «Армани» для мужчин (аромат которых напоминает скорее козлиный запах, чем мужской, а впрочем, это почти одно и то же). Еще мне была нужна губная помада № 343 «Диор-наркотик», потому что розовый цвет № 343 не испугает мадам Антон и не нарушит гармонию окружающей природы.

Когда он привез пакет, я бережно его распаковала. Все эти бесценные сокровища символизировали для меня высшую цивилизацию, от которой я временно была оторвана. В пристрастии к хорошим вещам я не видела угрозу для себя, поскольку не чуралась никакой черной работы, ведь «сам Господь Бог привел меня сюда». Однако не сказать, что я была слишком уж обременена работой, – Бог мадам Антон, не будучи моим Богом, был снисходителен. Зато зубная паста с вербеной заставила вспыхнуть черные глаза моей хозяйки, столь скупой на эмоции. Как только она попользовалась пастой, случилось нечто экстремальное: мадам Антон изредка стала поглядывать в мою сторону, даже когда вся посуда была перетерта. Держа в уме, что надо будет отблагодарить ее за гостеприимство, я заказала тридцать два тюбика зубной пасты. Посылка была доставлена через неделю. Такая лавина гигиенического средства немного огорошила ее, но, тем не менее, она была очень довольна. И сразу же у нас появилась привычка долго разговаривать прохладными вечерами, присев на грубо сколоченную лавку у стены дома. Долго – это примерно десять минут. Для нее эти разговоры были праздностью чистой воды, что-то вроде «Наркотика» от «Диор», если в материальном выражении, потому что корсиканской женщине из каменного домишки с панорамой на горную гряду говорить не о чем, а говорить ни о чем – значит терять время даром. Но для меня эти разговоры были важны. Я хотела как можно больше узнать о стране происхождения моего барашка, это примерно как если бы я прожила, выясняя подробности, несколько недель во Вьетнаме, прежде чем усыновить вьетнамского ребенка.

Через месяц моего пребывания в деревне неожиданно все изменилось. Я наконец увидела людей. Не знаю, может, они спустились с альпийских лугов, а может, возродились из пепла, хотя поблизости вроде бы не было пепелищ, но они возникли, и всем хотелось узнать, кто я такая. На этот вопрос я всегда затрудняюсь отвечать, поскольку и сама еще четко не определилась со своей идентификацией. Обычно меня выручала визитная карточка с моей фамилией внизу и указанием специализации в соответствии с международным реестром профессий. Вот она я. Но что там с профессией? Наверное, я могла бы сказать, что я рантье, но рантье – это скорее богатая Ингрид Бетанкур, которая шесть лет была заложницей каких-то колумбийских экстремистов. А я… Я просто «большая девочка», которая собирается купить то, что заставит хохотать соседей по дому, в котором она живет. Руководствуясь всеми этими соображениями, на расспросы о том, кто я, я отвечала, как Одиссей циклопу: «Никто». И как выяснилось, корсиканцев такой ответ вполне устраивал. «Ладно, если она никто, значит, она из наших», – удовлетворенно кивали они.

Был и еще один вопрос: откуда я. При слове «Париж» они так таращили глаза, будто я говорила «с Марса». Мужчины либо присвистывали от восхищения, либо вздыхали, а женщины смотрели на меня с жалостью и сочувствием, как если бы я только что похоронила всех своих близких. Я так и не узнала, что они на самом деле думают о Париже, это замалчивалось, как и многое другое.

Среди местных жителей большинство составляли мужчины. Крепко сбитые, весьма симпатичные и совершенно нормальные, не то что выпускники Национальной школы управления. Эрика Жуффа они и отдаленно не напоминали, но и на Незнакомца с площади Вогезов, с легкой, танцующей походкой, в синем кашемировом пальто, они тоже не походили, увы.

Все чаще обитатели деревни стали приходить по вечерам к мадам Антон поиграть в белот под тягучий ликер. Как я поняла, мой приезд временно нарушил традицию, так как за игрой они роняли три лишних слова под воздействием алкоголя, обращаясь неважно к кому. Я не шучу: я их понимаю.

В конце концов они сочли меня достойной обращения в свою, через которое я бы не прошла, если бы не любила их. Первый этап инициации состоял в том, что мне протянули наполненный до краев миртовым самогоном стакан. Я его храбро опустошила, как Сократ чашу с цикутой, и, наверное, была близка к тому, чтобы достичь бессмертия души, так как меня потянуло распространять в веках просветляющее слово. И это неплохо звучало. Ночью я спала как агнец, впрочем, как всегда. Правда, я шесть или семь раз просыпалась, чтобы почистить зубы, но было бесполезно. Мне казалось, что из моего желудка поднимаются пары нефти, распространяя запахи, как при отливе у берегов Бретани.

Но что бы там ни было, я прекрасно понимала, что это испытание. На следующий день, свежая как огурчик, с розовой помадой «Диор-наркотик» на губах, я здоровалась с каждой живой душой и запоминала все толки за моей спиной. Стоически. По-корсикански.