Книга Проживи мою жизнь - Терри Блик

А потом она начинает гладить меня по голове, словно ребёнка, а я выворачиваюсь и в бешенстве бросаю злые слова: «Уезжай! Чёрт с тобой! Но если ты уедешь, я никогда больше, слышишь – ни-ко-гда! – не вернусь к тебе, даже если ты будешь меня умолять».

А потом мы обе рыдаем, и эта истерика прекращается только тогда, когда наши руки сплетаются, а одежда пропадает неизвестно куда. Но спустя пару часов всё повторяется вновь, и я не выдерживаю, хлопаю дверью и несусь по ночным улицам, мечтая только о том, чтобы меня сбил какой-нибудь пьяный лихач, потому что нет сил от этого раскалённого живодёрного вертела, который крутится и наматывает на себя остатки сердца.

Танда 6

Танго-зал гудел, переполненный людьми и эмоциями. Диана чувствовала себя так, словно над ней тянулись провода с зарядом в пятьсот вольт, а молекулы воздуха, казалось, щипались и брызгались, как сорванные ветром шапки пены с морских волн. И так же, как море, волновались пришедшие в зал люди, переплетаясь, сталкиваясь, окликая, улыбаясь. Через два часа – открытие фестиваля, в костюмерной не протолкнуться: фраки, жилеты, цветастые цыганские юбки, узкие чёрные платья, белоснежные батистовые рубахи, роскошные бальные наряды – всё и вся готовятся к номерам.

Почти всё сделано, но вдруг нахлынуло раздражение, заплясало жгучими каплями по рукам, по лицу, нестерпимо захотелось несколько минут тишины. Орлова, проскальзывая между островками людей, приветливо кивая головой, держа на лице дежурную улыбку, добежала до своего кабинета, захлопнула дверь, оперлась на неё спиной и прикрыла глаза.

Ох, как же ей недоставало Марты! В прошлом году, кажется, было легче, озорнее, ярче. Или это только кажется? Диана так ждала этого фестиваля, так радовалась гостям, беззаботно и белозубо шутила, пила привезённое в подарок аргентинское «Тинто», красное сухое вино, мало спала, много говорила и ездила и перед самым началом поняла, что всё: выдохлась.

В этом сумасшедшем коктейле явно чего-то не хватало, и Орлова сердилась на себя, потому что знала, чего. Как ни странно, она скучала по старшей Верлен, но старательно запрещала себе о ней думать. После пришедшего во вторник сообщения не было ни одного звонка, видимо, она всё ещё в командировке. Что ж, пусть, хотя так хотелось, чтобы именно Майя стала свидетелем её триумфа в организации международного фестиваля, чтобы в кленовых глазах блестели золотистые брызги, признавая её право блистать, поражать, очаровывать, покорять.

Диана обхватила себя за предплечья, легонько стукнулась затылком в дверь:

– Перестань. У тебя – на выбор – трое-пятеро, с кем можно провести час или ночь, или остаться на кофе и выходные. Зачем тебе эта дикая пантера со льдом под сердцем? Эта явная, непрошибаемая невозмутимость – зачем тебе? Да и вообще, на свете полно людей, кто даже не представляет, что такое настоящая страсть, таких, кому твоё танго – не больше, чем несколько шагов и изгибов на паркете, не ярче, чем огонь свечи при электрическом свете софитов. И вполне возможно, что Майя как раз из этих, а ты себе уже наворотила Бог знает что…

Закрыла глаза и замерла, а где-то внутри поскуливала тщательно отгоняемая мысль: «Только мир становится больше земного шара и меньше медной пули, когда я думаю о тебе. От этого щекотно в лёгких, начинает шуметь в ушах, и тянет двигаться так, будто по звенящей струне над пропастью, и если уж падать, то только в твои руки, и если взлетать, то только к твоим губам. Так хочется придумывать, что же нас ждёт дальше, и я бы показала тебе, чего я хочу, если бы ты пришла. Если, конечно, ты вообще можешь читать книги, написанные танцем…».

С явным усилием подняла ресницы и невидяще посмотрела в зашторенные окна кабинета:

– Вдох-выдох, собираемся, спускаемся вниз, дарим и получаем удовольствие, и будем танцевать, пить и ни о чём не будем думать!

Вместо этого отлипла от двери, прошла к столу, на котором был ворох бумаг, счетов и записок, разбросаны маленькие коробочки из-под орехов и крохотных пирожных, лежали отточенные карандаши, маркеры, скотч, листы с нарисованными схемами и памятками: вот дел будет разбирать-убирать, когда гости уедут… Постояла, посмотрела на весь этот бардак, расчистила угол, подвинула стул, присела и положила голову на скрещённые руки. Вслушалась в тишину, задумалась:

– И что? Вот так – за два дня, за две встречи, давай, полезай в моё сердце, можешь даже не разуваться, будешь там жить, так, что ли? Не сдурела ли ты, а? Никто до сих пор не проверял, уютны ли, надёжны ли твои сердечные камеры-укрытия, повстречались-разбежались, а здесь что? Да ты даже не знаешь, тусклое широкое кольцо на пальце – обручальное или нет? Даже этого не спросила, зато рассмотреть хочется, и кольцо, и шрам на виске, и ямочку под ключицей попробовать на вкус, и…

В это время в дверь просунулась Ира Вешнякова, обеспокоенная исчезновением Дианы. Увидев Орлову, склонившую голову на стол, подошла, присела рядом:

– Устала, Ди?

Тангера повернулась, улеглась щекой на предплечье:

– Что, потеряла?

– Есть маленько. Ты как? Хорошо себя чувствуешь?

Орлова потянулась, подёргала Вешнякову за выбившийся из искусно уложенной причёски светлый локон, вспоминая, что почти два года назад на протяжении трёх месяцев вытаскивала подругу из тяжелейшей депрессии после затяжных отношений с прелестной натуралкой, бросившей её ради мужчины:

– Иногда мне, как и тебе, хочется потеряться. Придумать новое тело, переселиться в него и бежать, бежать из завязанных бетонными уступами каменных мешков. А иногда меня так разворачивает, что, наоборот, хочется этим же телом вытворять немыслимые вещи. Хочется летать и падать, сгорать и сжигать, возрождаться и возрождать… Ты меня понимаешь?

Вешнякова, теперь – записная сердцеедка, никогда не упускающая случая обольстить всех дам, находящихся в пределах досягаемости взгляда, но больше никогда не отдававшее своё сердце, хитро улыбнулась, перехватила руку Дианы и легонько прихватила зубами дразнящие пальцы:

– Мы с тобой сегодня зажжём, это точно! Возродим и возродимся! А потом, может, поедем ко мне?

В голове девушки мелькнуло: вот оно, средство, чтобы отвлечься. Как Ёжик из мультика, сбежать в густой туман обычных желаний, упасть в реку удовольствия, плыть на спине и вынырнуть где-нибудь далеко-далеко, там, где заканчиваются все дороги и в прохладных волнах купаются пушистые облака. И не подавать виду, что до одури хочется, чтобы совсем другая рука гладила по спине…

Диана сжалась от мыслей в вибрирующий нерв и, уклоняясь от двусмысленного предложения, быстро-смешливо проговорила:

– Я слишком много про тебя знаю! Поэтому мы с тобой будем только танцевать. Пойдём, добавим русского драматического искусства в жаркие аргентинские объятия!

Девушки засмеялись и, взявшись за руки, помчались в костюмерную.

* * *

Вспыхнули фонари, глухим рокотом, первыми каплями дождя упали приветствия гостей, и горной рекой, сливаясь и распадаясь на отдельные струи, понеслись девяносто шесть часов сомкнутых ладоней и гибких пальцев, выстреливающих дрожью в лопатки-крылья; пересохших губ и бьющегося в горле восторга; расцвеченного полумрака и чёрно-белых силуэтов; полыхающих азартом и хмелем глаз и ступней, изгибающихся так, будто оглаживают по верху язычки пламени.