Книга Медный всадник - Полина Саймонс

Однако в гостинице с постоянным проживанием их всячески ублажали. Впрочем, как и приезжих из Англии, Италии и Германии. Гарольд и Джейн получили советские паспорта, оборвав тем самым последние связи с Америкой. Александр, как несовершеннолетний, должен был получить паспорт только в шестнадцать, вместе с припиской в военкомате.

Александр пошел в школу, выучил русский, обзавелся друзьями. Он медленно свыкался с новой жизнью, когда Баррингтонам объявили, что отныне придется выселиться из бесплатной гостиницы и самим о себе заботиться. Советское правительство больше не могло их содержать.

Беда в том, что Баррингтоны не смогли найти жилья в Москве. Пришлось перебраться в Ленинград, где после долгих поисков они отыскали две комнаты в ветхом здании на правом берегу Невы. Гарольд нашел работу на Ижорском заводе, Джейн стала пить. Александр все больше уходил в себя и учился с каким-то исступлением.

Все кончилось в мае тридцать шестого, когда Александру исполнилось семнадцать.

Джейн и Гарольд Баррингтоны были арестованы самым неожиданным… и самым обычным образом. Как-то Джейн не вернулась домой с рынка. Гарольд попытался было разыскать хотя бы сына, но перед этим они сильно поссорились, и он не видел Александра вот уже двое суток.

Через четыре дня после исчезновения жены, в три часа ночи, в дверь тихо постучали.

К сожалению, Гарольд не знал, что за Александром уже приходили сотрудники НКВД.

В Большом доме Джейн допрашивал некий Леонид Слоенко.

– Интересные вещи вы рассказываете, гражданка Баррингтон, – посмеивался он. – Не хотите знать, откуда мне все известно?

– Но мы с вами до этого дня не встречались, – пыталась она возразить.

– Таких, как вы, я повидал немало.

«Неужели? Неужели так много американцев эмигрируют сюда?»

– Тысячи, – подтвердил он, словно подслушал ее мысли. – И все хотят жить свободной жизнью, избавиться от капиталистического ига. Вам давно пора отбросить свои буржуазные воззрения и взглянуть на происходящее с точки зрения новой советской женщины.

– Разве я не сделала этого? Не отказалась от своего дома, работы, друзей, прошлой жизни? А вы меня предали.

– Каким же это образом? Тем, что накормили? Одели? Дали вам работу? Жилье?

– В таком случае почему я здесь? – выпалила Джейн.

– Потому что это вы предали нас. Нас, кто пытается трудиться на благо всего человечества! Стереть с лица земли бедность и нищету! Кто, как не вы, всего несколько недель назад посетили американское посольство в Москве? Забыли, как клялись в преданности Советскому Союзу? Работали в Народном фронте? Отказались от американского гражданства? Больше вы не американская гражданка, и им все равно, что с вами будет.

Слоенко рассмеялся.

– До чего же вы самонадеянны! Бежите из своих стран, обличаете правительства, обычаи, образ жизни, но при первых же затруднениях проситесь обратно! Ну так вот, американцам нет до вас дела! Отныне ты и твой сын – советские люди, и мы будем поступать с вами по советским законам!

Все это было чистой правдой. Две недели назад Джейн и Александр ездили в Москву, в американское посольство. Должно быть, за ними велось постоянное наблюдение. Прием, оказанный в посольстве, был, мягко говоря, прохладный. Америку не интересовала их судьба.

– За нами следили? – выпалила она.

– А ты как думаешь? И мы оказались правы: ты себя выдала. Теперь тебя будут судить за измену по пятьдесят восьмой статье. Знаешь, что тебя ждет?

– Знаю, – кивнула Джейн. – Скорее бы!

– Ну, зачем спешить? – протянул Слоенко.

Джейн уставилась на него. Высокий, представительный, сильный… Что она против него?

– Порвала со своей страной и предала ту, которая вас приютила. Говорят, вы, Баррингтоны, неплохо жили, пока разом со всем не покончили. Явились сюда. Что ж, мы встретили вас, как дорогих гостей, хотя были убеждены, что все вы шпионы. Да, мы наблюдали за вами. Необходимая предосторожность. Мы помогли вам встать на ноги, обещали, что позаботимся о вас, и за это требовали только беззаветной преданности делу социализма. Как от всех советских людей. Так сказал товарищ Сталин. А ты приползла в посольство, потому что снова решилась бежать. Как в свое время из Америки. А они от тебя отказались. И что теперь? Куда пойдешь? Что будешь делать? Не нужна ты ни нам, ни им. Показала, что недостойна доверия.

– Теперь только смерть, – спокойно кивнула Джейн. – А что будет с сыном? Умоляю, пощадите его. Он еще мальчик. И не отказывался от американского гражданства.

– Почему же? Отказался, когда получил приписное свидетельство и стал советским гражданином.

– Но он не вел подрывной деятельности в Америке. Не вступал в коммунистическую партию. Прошу вас…

– Да он самый опасный из вас, – перебил Слоенко.

Джейн увидела мужа всего один раз, последний, прежде чем появиться перед так называемой тройкой. Ей вынесли приговор и почти немедленно потащили на расстрел.

* * *

Гарольда арестовали через несколько дней. Да, все это время он тревожился за сына. Но отчаяние перевешивало. Отчаяние, вызванное сознанием того, что его идеи, надежды и мечты потерпели полный крах.

Он уже бывал в тюрьмах и раньше. Очередное заключение не слишком его волновало. Попасть в тюрьму за убеждения было чем-то вроде почетного знака, и в Америке он носил этот знак гордо и напоказ.

– Я сидел в лучших массачусетских тюрьмах, – говаривал он. – Никто в Новой Англии не пострадал за веру больше меня.

Он и до сих пор был убежден, что социализм строится не так быстро и успешно только потому, что это Россия. В Америке все было бы иначе. Только там можно добиться наступления коммунизма. Ах, если бы он мог принести свои идеи домой!

Домой.

Неужели он все еще думает об Америке как о родном доме?

В Советском Союзе жилось неплохо, но это не его дом, и русские это знали. И как бы он ни отказывался этому верить, они больше не собирались его защищать. Теперь он был врагом народа. Что ж, их можно понять.

Гарольд презирал Америку. За пустоту, фальшивую мораль, индивидуализм. Только идиоты могут поверить в тамошнюю демократию. Но теперь, сидя в сырой камере, он больше всего на свете хотел отправить мальчика в эту Америку любой ценой, как бы велика она ни была.

Советский Союз не мог спасти Александра. Только Америка.

Что он сделал со своим сыном? Какую жизнь ему устроил?

Гарольд уже не помнил, за что боролся. Перед глазами стояло восхищенное лицо Александра, смотревшего на отца, который субботним днем двадцать седьмого года стоял на трибуне в Гринвиче, штат Коннектикут, выкрикивая лозунги.