Книга Суперзвезда - Виктория Готти

— Я знаю дело, — говорил Джонатан, — я хочу сделать этот фильм. Ты должен мне помочь. Он невменяем. Я буду… я… я подам в суд.

— На каком основании? — решительно поставил вопрос Джеймс.

— На том основании, что мой отец болен и не способен принимать разумные решения, — достаточно посмотреть на его физическое состояние.

На этот раз Джеймс не стал сдерживать смеха.

— Тебя вышвырнут из любого суда. Кроме того, никто не согласится представлять твои интересы. Тем более я. Послушай, я приеду около полудня. Скажи отцу, что я хочу поговорить с ним.

Не дожидаясь ответа, Джеймс отключился.

* * *

Кэссиди пила кофе в просторном, совершенно опустевшем солярии «Шепота ветров». Не желая быть окруженной отрядом слуг, она наслаждалась одиночеством в залитом солнцем самом счастливом месте большого дома. В голове у нее все еще звучали слова отцовского предложения, что он сделал ей утром.

Перед ней были разложены дневные газеты. В каждой красовалась одна и та же история, которая просочилась в прессу еще до того, как Роджер поставил в известность свою дочь. Она взяла «Дейли верайети», чтобы взглянуть, как подал информацию Арми Арчерд.

«…Ходят слухи, что в связи с недавним сердечным приступом Роджер Турмейн объявит, кого он назначает главой «Десмонд Филмз». Наши источники сообщают, что, вероятнее всего, это будет его дочь Кэссиди Инглиш, которая займется деловой стороной предприятия, включая завершение давно обсуждаемого фильма «Опасные желания». Турмейн заявил, что лента, стоящая около 75 000 000 долларов, является его лучшим творением и вершиной его творческой карьеры. Если Турмейн передаст проект в руки Кэссиди, это будет самое яркое выражение доверия и признания, которое отец может оказать своей дочери».

В статье говорилось о сплетнях вокруг съемок. «Есть сведения, что мисс Инглиш будет полностью контролировать создание фильма, включая ведущие мужские роли, но заинтересованные лица спрашивают, есть ли какие-либо соображения на этот счет у Джека Кавелли…»

Кэссиди еще даже не приняла предложения отца, а новость была уже всем известна — до чего же быстрая реакция. Но это было не предложение, подумала Кэссиди, скорее требование. И он, вероятно, намерен заставить ее. В животе у нее заныло. Почему она позволяет так с собой обращаться? Почему не может просто сказать отцу «нет»?

Может быть, чувство вины делало ее такой беззащитной и давало отцу возможность воспользоваться случаем?

Тогда Кэссиди была тщательно подготовлена командой адвокатов Роджера, но, как только она предстала перед судом, перекрестный опрос дал им все, что они хотели, — в качестве свидетеля была перепуганная десятилетняя девочка.

Кэссиди свидетельствовала, что проснулась от мужского голоса, потом услышала два выстрела. Она сказала, что боялась открыть дверь и лишь увидела в замочную скважину ботинки, испачканные в крови. Потом папа пришел к ней в комнату и обнял ее. В результате получилось так, что ее отец выбежал из спальни и бросился к ней в комнату. Утверждение Роджера, что Кэссиди могла подтвердить его невиновность, провалилось, и он отправился в тюрьму.

Через какое-то время Кэссиди стала ненавидеть отца за то, что он заставил ее давать показания в суде. Хуже этого было только чувство вины, которое поселилось в ней, темное, беспросветное чувство, от которого она не могла освободиться.

Теперь она понимала, что не владеет собой, что ею управляет какая-то другая сила.

«Он снова добился своего. Снова выиграл. Я была готова, решительно настроена стоять на своем, и все же он сумел взять верх. Остаться в Лос-Анджелесе? Возглавить студию? Завершить его самый лучший фильм на глазах у всего Голливуда? О Боже милостивый, от этого можно сойти с ума». — Мысли путались, она не знало как поступить.

* * *

Ее педиатрическая деятельность закончилась, когда клиника «Кедас синей» начала расследовать случай подмены младенцев Турмейнов и Хаттон. Ошибка в анализе крови одной из девочек дала возможность комиссии по врачебной этике замять дело. Патриция исчезла. Это было просто, ведь у нее было много денег и не было семьи — ее пьянство давно всех распугало. Но вскоре деньги кончились. Чеки больше не приходили, а последние гроши были пропиты. Она пыталась устроиться через агентство по частному найму, работала неделю здесь, неделю там, ухаживала за больными, когда семье надо было отлучиться на недельку из дома. Но ее артрит прогрессировал — это было связано со стрессом. Она пробовала принимать новые лекарства — нестероидные противовоспалительные — и периодически делала инъекции. Но ничто не могло ей помочь, и Патриция Хансон знала почему — ее мучила совесть. Поэтому, прочитав в разделе светской хроники, что Роджер Турмейн собирается передать свое дело, а соответственно и состояние, своей «дочери», Патриция восприняла это как знамение свыше. Она была членом Общества анонимных алкоголиков уже целый год, и для нее было важно освободиться от своего постыдного прошлого. Девятой ступенью ее избавления было: «Исповедайся людям, насколько можешь…» Ее преследовал голос куратора, настойчиво твердивший о том, что их долгом является заставить алкоголиков повиниться перед каждым, кого они обидели своим пьянством.

Она просила прощения у немногочисленных родственников и у двоих сослуживцев, которые пострадали из-за нее, когда она пила. Было неловко, но, выговорившись, она почувствовала облегчение. Теперь ее мучила совесть из-за тех малышек. Она знала, что обязательно должна покаяться в своем преступлении перед теми младенцами, теперь уже выросшими, которым она поменяла судьбы из-за нескольких тысяч долларов. Деньги на ее счет давно перестали поступать, и теперь не было дня, чтобы она не думала о тех, кому причинила боль. Если ей удастся решить этот вопрос, ее совесть будет чиста, муки кончатся и она сможет прямо смотреть людям в глаза. Она вернется к людям.

Вот в кино алкоголикам не приходилось мучиться, чтобы бросить пить. Они просто бросали, и все сразу возвращалось на свои места. Но реальный мир был иным. На это решение у нее ушло одиннадцать последних месяцев. Поэтому, увидев в газете статью о Кэссиди Инглиш, дочери Роджера Турмейна, собирающейся принять дело отца, она точно знала, что должна сделать этот последний решительный шаг.

Найти его было нетрудно. Он по-прежнему жил там, откуда поступали чеки. Телефон прозвонил несколько раз. Патриция поняла, что может включиться автоответчик. Если это произойдет, то лучше написать письмо. Но вскоре трубку подняла женщина, и Патриция оставила простое сообщение: просила позвонить ей как можно быстрее. Когда ее спросили, из какой она компании, Патриция просто сказала, что он знает ее имя.

ГЛАВА 10

Офисы Джека Кавелли занимали весь пентхауз нового здания «Колоссал», находящегося на Силвер-лейк. Чтобы добраться до Джека, надо было пройти три небольшие конторы, где за стеклянными стенами работали секретари, ассистенты и прочий персонал. С одной стороны офиса Джека были окна, которые находились так высоко от земли, что улица внизу казалась киберпространством. Там внизу была виртуальная реальность, настоящая жизнь для Джека была сосредоточена здесь. Внутренняя стена была из стекла с односторонней видимостью. Отсюда он мог следить за своими служащими, будучи уверенным, что они его не видят. В дальнем углу находилась запертая дверь, ведущая на узкую спиральную лестницу. Внизу, на этаже между пентхаузом и 75-м этажом, был еще один этаж, квартира, которую Джек называл временным жильем. Украшенная произведениями искусства и массивными скульптурами, квартира совсем не походила на берлогу холостяка. Приглушенный свет, удобная и шикарная мебель в изящной гостиной, помещение для прислуги, сауна, большая кухня, столовая, спальни, частный лифт, спускавшийся прямо в гараж. Пять тысяч квадратных футов пространства, защищен от постороннего шума. Здесь звучала только та специальная музыкальная система, что была и в офисе. Джек везде был окружен музыкой. Джаз, опера, старинные напевы, Моцарт, Бах — музыка для любого настроения.