Книга Гамлет, принц датский - Уильям Шекспир

Гамлет

Вот видите, что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде – много музыки, отличный голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно инструментом, – вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете.

Возвращается Полоний.

Благослови вас бог, сударь мой!

Полоний

Принц, королева желала бы поговорить с вами, и тотчас же.

Гамлет

Вы видите вон то облако, почти что вроде верблюда?

Полоний

Ей-богу, оно действительно похоже на верблюда.

Гамлет

По-моему, оно похоже на ласточку.

Полоний

У него спина, как у ласточки.

Гамлет

Или как у кита?

Полоний

Совсем как у кита.

Гамлет

Ну, так я сейчас приду к моей матери. (В сторону.) Они меня совсем с ума сведут. – Я сейчас приду.

Полоний

Я так и скажу. (Уходит.)

Гамлет

Сказать «сейчас» легко. – Оставьте меня, друзья.

Все, кроме Гамлета, уходят.

Теперь как раз тот колдовской час ночи,

Когда гроба зияют и заразой

Ад дышит в мир; сейчас я жаркой крови

Испить бы мог и совершить такое,

Что день бы дрогнул. Тише! Мать звала.

О сердце, не утрать природы; пусть

Душа Нерона в эту грудь не внидет;

Я буду с ней жесток, но я не изверг;

Пусть речь грозит кинжалом, не рука;

Язык и дух да будут лицемерны;

Хоть на словах я причиню ей боль,

Дать скрепу им, о сердце, не дозволь!

(Уходит.)

Сцена 3

Комната в замке.

Входят король, Розенкранц и Гильденстерн.

Король

Он ненавистен мне, да и нельзя

Давать простор безумству. Приготовьтесь;

Я вас снабжу немедля полномочьем,

И вместе с вами он отбудет в Англию;

Наш сан не может потерпеть соседство

Опасности, которую всечасно

Грозит нам бред его.

Гильденстерн

Мы снарядимся;

Священная и правая забота –

Обезопасить эту тьму людей,

Живущих и питающихся вашим

Величеством.

Розенкранц

Жизнь каждого должна

Всей крепостью и всей броней души

Хранить себя от бед; а наипаче

Тот дух, от счастья коего зависит

Жизнь множества. Кончина государя

Не одинока, но влечет в пучину

Все, что вблизи: то как бы колесо,

Поставленное на вершине горной,

К чьим мощным спицам тысячи предметов

Прикреплены; когда оно падет,

Малейший из придатков будет схвачен

Грозой крушенья. Искони времен

Монаршей скорби вторят общий стон.

Король

Готовьтесь, я прошу вас, в скорый путь;

Пора связать страшилище, что бродит

Так нестреноженно.

Розенкранц и Гильденстерн

Мы поспешим.

Розенкранц и Гильденстерн уходят. Входит Полоний.

Полоний

Мой государь, он к матери пошел;

Я спрячусь за ковром, чтоб слышать все;

Ручаюсь вам, она его приструнит;

Как вы сказали – и сказали мудро, –

Желательно, чтоб кто-нибудь другой,

Не только мать – природа в них пристрастна, –

Внимал ему. Прощайте, государь;

Я к вам зайду, пока вы не легли,

Сказать, что я узнал.

Король

Благодарю.

Полоний уходит.

О, мерзок грех мой, к небу он смердит;

На нем старейшее из всех проклятий –

Братоубийство! Не могу молиться,

Хотя остра и склонность, как и воля;

Вина сильней, чем сильное желанье,

И, словно тот, кто призван к двум делам,

Я медлю и в бездействии колеблюсь.

Будь эта вот проклятая рука

Плотней самой себя от братской крови,

Ужели у небес дождя не хватит

Омыть ее, как снег? На что и милость,

Как не на то, чтоб стать лицом к вине?

И что в молитве, как не власть двойная –

Стеречь наш путь и снискивать прощенье

Тому, кто пал? Вот, я подъемлю взор, –

Вина отпущена. Но что скажу я?

«Прости мне это гнусное убийство»?

Тому не быть, раз я владею всем,

Из-за чего я совершил убийство:

Венцом, и торжеством, и королевой.

Как быть прощенным и хранить свой грех?

В порочном мире золотой рукой

Неправда отстраняет правосудье

И часто покупается закон

Ценой греха; но наверху не так:

Там кривды нет, там дело предлежит

Воистине, и мы принуждены

На очной ставке с нашею виной

Свидетельствовать. Что же остается?

Раскаянье? Оно так много может.

Но что оно тому, кто нераскаян?

О жалкий жребий! Грудь чернее смерти!

Увязший дух, который, вырываясь,

Лишь глубже вязнет! Ангелы, спасите!

Гнись, жесткое колено! Жилы сердца!

Смягчитесь, как у малого младенца!

Все может быть еще и хорошо.

(Отходит в сторону и становится на колени.)