Книга Замок отравителей - Серж Брюссоло

— Я доверяю и аббату Дориусу, потому что ему верит Орнан, — продолжила Ода. — К тому же я не разделяю вашего скептицизма по поводу целительной силы мощей. Если Орнан считает себя выздоровевшим, значит, так оно и есть. Жена никогда не должна оспаривать мнения своего мужа: мужчины знают больше, чем женщины. Отцы церкви постоянно внушают нам это. Нам не полагается вмешиваться в мужские дела, так как умом мы их не поймем. Женщине уготованы чувства. Ее цель — рожать и любить, она не должна умничать.

Ирана вздрогнула. Ей с трудом удавалось подавлять раздражение и сохранять смиренный вид.

— Я верная христианка, — повторила Ода. — А Орнан долго сражался на Святой Земле. Если бы случилось с ним такое несчастье и он заразился бы дурной болезнью, то не думаете же вы, что Бог не поможет ему? Это немыслимо…

Она тихо засмеялась, будто речь шла о безобидной шутке.

— Ладно! — посерьезнела Ода. — Хватит притворяться. Мне все понятно. Вас подослал Робер! Его фантазии мне хорошо знакомы. Наш брак приводит его в ужас, и Робер готов на все, чтобы он не состоялся. Признайтесь, что это он попросил вас прочитать мне небольшую проповедь, я не буду сердиться.

Ирана не знала, что ответить. Ее растерянность вызвала новый взрыв смеха красавицы Оды.

— Бедняга Робер, — пробормотала барышня. — Он так трогателен в своем отчаянии, но в его мучениях я виновата лишь наполовину. Остальное доделывает его сердце. Я никогда и ничего ему не обещала. Он был очаровательным товарищем в моих детских играх. Отец его — разорившийся барон, живущий так же бедно, как и его крепостные. Мы с Робером часто играли в помолвку, свадьбу — это правда, — но нам тогда не было и десяти лет! Он был Ланселотом, а я Геньеврой. Он был Мерлином, а я Мелузиной. Он гонялся с деревянным мечом за бараном, воображая, что бьется с драконом… Наши головы были набиты бретонскими легендами. Мы клялись друг другу в любви и верности. Но все это было детскими забавами. Я выросла, а Робер де Сен-Реми так и остался пленником этих небылиц. Утонченная любовь существует лишь в балладах трубадуров. Я не хочу выходить замуж за неопытного юнца. У бедняги Робера и руки-то, наверное, слабоваты, не удержат меча. А люблю я Орнана потому, что он настоящий паладин, сеньор, который будет почитать меня и защищать. Я выхожу замуж по доброй воле, я не та девушка из сказок, которую родители продают какому-нибудь золотушному барону. Я очень счастлива, что меня выбрал барон де Ги, на большее счастье нечего и надеяться.

Ода грациозно взмахнула рукой, давая понять, что разговор окончен.

— Уходите, — сказала она. — Я совсем не сержусь на вас за эту злую шутку. Передайте Роберу, чтобы не вздумал продолжать. Орнан вспыльчив и может рассердиться. Это касается и вас. Уходите побыстрее, пока вас не заметили. Я никому не скажу о вашем визите. Передайте также Роберу, что время все лечит и бесполезно отправляться в Крестовый поход, которым он стращал меня, если я его покину. Коль он хочет умереть на Святой Земле, то пусть это будет во славу Христа, а не ради меня! Я совсем не заслуживаю такой жертвы.

Ирана и Жеан поспешно удалились, побежденные лучезарной улыбкой девушки, обращенной к олененку.

Когда они выходили из сада, Ирана залилась слезами.

— Теперь все потеряно, — проговорила она, закрывая лицо руками.

Проводник думал так же. Они в большом отчаянии возвратились на постоялый двор. Жеана больше всего поразила радостная безмятежность красавицы Оды.

Когда они сидели за столом перед миской с супом, Ожье с раздражением сказал:

— Ну, хватит, братцы, потешили дьявола и будет! Станете упрямиться, не миновать вам несчастья. Сматываемся, пока за нами не прислали стражу.

— Не сейчас! — бросила настырная Ирана. — Есть еще одна возможность — Дориус. Если мы докажем ему, что его обманули, он будет вынужден вмешаться. Ведь он служитель церкви в конце концов.

— Дориус? — засмеялся Ожье. — У него все поставлено на карту. Еще неизвестно, не духовные ли власти обязали его проводить Орнана де Ги к прокаженным, в наказание?

— Попробовать нужно, — заупрямилась трубадурша. — Мне стало известно, что сегодня вечером он крестит одного ребенка. Пойдем на церемонию, попытаемся с ним поговорить.

— Не нравится мне это, — проворчал Ожье. — Я уже потерял на этом деле одну лошадь, которую одолжил, чтобы доехать до Шантрелей. Было бы крайне неприятно вдобавок потерять двух друзей.

Его аргументы не поколебали решимости молодой женщины. Жеан вызвался проводить ее в часовню замка. Она представляла собой сооружение в старинном духе, где все еще крестили погружением в воду, как это делали первые христиане. И хотя такой способ вышел из употребления, Дориус, соблазнившись показушностью, решил, придерживаясь правил, использовать его.

Под галереей с аркадами из обработанного камня находился большой каменный чан. Когда Жеан и Ирана прибыли на место, вокруг чана уже стояла семья новорожденного.

Дориус, задрав рясу и подоткнув полу за витой шнурок, служивший ему поясом, спустился в чан.

Вода была ледяная, и хотя он и силился казаться прелатом, но не мог удержаться от гримасы. Родители приблизились к краю чана. Мать прижимала к своей груди младенца, завернутого в ватное одеяло.

— Мы назовем его Орнаном, — с дрожью в голосе сказала она. — В честь нашего сеньора, который скоро женится и которому мы желаем наследника такого же крепенького, как наш малыш.

— Да будет так! — изрек Дориус, засучивая рукава на своих пухлых руках.

Он взял у матери распеленатого ребенка и, шепча священные слова, погрузил его в воду. От холодной воды младенец забил ножками и заверещал.

Дориус поднял его над головой, чтобы с того стекла вода, и передал встревоженной матери — завернуть в одеяло. Неожиданно, когда он отнимал руки, младенец издал хриплый вопль издыхающего щенка и забился в страшных судорогах. Секундой позже его голова с открытым ртом и остекленевшими глазами откинулась назад. Он был мертв.

Мать взвыла и прижала ребенка к себе, пытаясь отогреть, вернуть к жизни, но все напрасно. Привлеченная криками отчаяния родителей, с улицы в церковь ввалилась толпа зевак.

— Плохое предзнаменование! — перешептывались они, узнав о случившемся. — Плохое предзнаменование!

Дориусу пришлось вызвать стражу, чтобы невредимым выйти из святилища; мать несчастного младенца хотела выцарапать ему глаза и обвиняла в том, что он собирался утопить ее ребенка; последнее обвинение было абсурдным.

Врач, спешно присланный Орнаном де Ги, подтвердил, что в данном случае смерть ребенка необъяснима, но такое часто происходит с младенцами, душа которых еще плохо укреплена в теле и может быть унесена простым сквозняком или во время глубокого сна.

Так что Дориуса нечего было винить в этом несчастье. Однако новость быстро разошлась по городу, и каждый увидел в ней зловещее предзнаменование, не сулящее ничего хорошего. Даже Ирана ужаснулась, поскольку подтверждались ее наихудшие опасения.