Книга Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

«Вам незачем беспокоиться. У нас добрые отношения с американцами, и кое-что о вас мы уже знаем. Если хотите купить книги, можете сделать это дешевле, чем в магазинах. Выбирайте. Кстати, у нас только недавно был другой парень, сбежавший из России. Хотите его адрес? Записывайте… Его зовут Владимир Крысанов и живет он на Моцартштрассе».

Толстяк подарил мне несколько газет, предложив оставаться с ним на связи, и проводил к выходу. Как я узнал позже, это был руководитель НТС по фамилии Артемов. У нас в ближайшее время сложились приятельские отношения, и Артемов предложил мне место корректора в его издательстве. Он познакомил меня со сверстниками, которые оказались детьми функционеров НТС. И с ними мы основали своего рода русский юношеский клуб у нас дома.

Я выделил «у нас дома», потому что скоро уже жил под одной крышей с Володей Крысановым, о котором рассказал Артемов. Володя был из Сибири, невысок ростом и рыжеволос. Так же, как мой брат, он окончил факультет геологии МГУ и из ненависти к советской власти пообещал себе убежать на Запад, чего бы это ему ни стоило. Он перешел советско-финскую границу, автостопом добрался до Швеции и сдался официальным властям, которые передали его американской разведке. Алекс также отвечал за него. Занятно, что Алекс представился мне Лэйном, а Володе – Линкольном. После того, как его проверили, Володя ждал въездную визу в США, где собирался заняться частным предпринимательством. Алекс одобрял наше знакомство и в марте 1966 года поселил вместе в четырехкомнатной квартире американского военного гарнизона на севере Франкфурта.

Приблизительно в это время он вручил мне личное удостоверение, позволявшее официально находиться в ФРГ. Это был «Паспорт иностранца» – первый легитимный документ беженца, обрадовавший меня и значащий, что проверка шла удовлетворительно и завершалась.

«Позднее предложим тебе документ лучше этого», – обещал Алекс и сдержал слово.

Как-то весной он сообщил, что завтра меня посетят гости из Мюнхена, и посоветовал произвести на них хорошее впечатление. Это была моя первая встреча с представителями «Радио Свобода», господами Перри и Нейманисом из Отдела опроса общественного мнения. Они привезли с собой записи радиопередач и распечатанный текст.

«Хотелось бы знать ваше мнение по этому поводу», – заявил Джордж Перри. – Послушайте записи, почитайте тексты и оцените передачи на этой анкете, – он передал мне страницу, полную вопросов. – Вы недавно из Советского Союза, поэтому мы можем расценивать вас как типичного молодого слушателя. За эту работу вы получите гонорар».

Но важнее этих двухсот марок, полученных как гонорар за подготовленный отчет, была новая дружба с Володей Крысановым, который находился тут дольше меня и уже освоился. Он посоветовал мне, утвердив в моем собственном мнении:

«Работа на Радио Либерти заманчивей, чем ставка корректора в издательстве НТС».

«Да, такой вариант мог бы меня заинтересовать», – необдуманно выпалил я, тут же прикусив язык, заметив задумчивое лицо Володи.

В то время я повстречал других бывших земляков. Однажды нас с Володей на плов пригласил азербайджанец по имени Тофик, моряк рыболовного флота. Год назад он убежал в Гамбурге с корабля и страдал с того времени манией преследования. Везде он видел спецагентов – местных и советских. В квартире, которую ему предоставили американцы, он постоянно касался пальцем рта, приговаривая при этом: «Тише, нас здесь слушают». Он утверждал, что вся его квартира усеяна подслушивающими устройствами и скрытыми камерами.

«Все стены проверил на жучки, – жаловался нам расстроенный Тофик. – Так ничего и не обнаружил, но я точно знаю, ОНИ меня даже в туалете подслушивают».

«Он чудак», – посчитал Алекс, узнав о моем новом знакомстве, и запретил с ним дальнейшие связи.

Позже я познакомился с Виктором Виктором Шишилякиным – солдатом, который дезертировал три года назад из группы советских войск в Германии. Он круглый год ходил в кожаных перчатках, костюме и галстуке, считая себя исключительно элегантным. Но сейчас бывший крестьянин из сибирского колхоза сердечно стремился домой в свою бывшую жизнь, безнадежно обивая пороги всех советских миссий, умоляя о возвращении. Он сам рассказал нам, как посетил советскую военную миссию в Западном Берлине и встал на колени перед генералом: «Я признаюсь в том, что совершил ошибку и хочу домой». Генерал холодно отвадил его: «Так ты тот самый лживый предатель Шишилякин. Домой захотелось? Нет, сволочь! Родину тебе надо еще заслужить. На четвереньках приползешь из Берлина в Брест».

«Я бы так и сделал», – плаксиво признался раскаявшийся Шишилякин, вытирая слезы с лица кожаными перчатками.

Странным образом, всезнающий Алекс не был против моего знакомства с Виктором.

Начиная с апреля меня практически не проверяли. Со мной только редко встречались. Вокруг меня не появлялись новые лица, и я ощущал, что следствие близится к концу. Некоторое разнообразие в нашу монотонную жизнь внесло знакомство через НТС с новоприбывшим в свою «страну происхождения» немцем из Советского Союза, Йоханом Ваймаром. Во время Второй мировой войны его семью эвакуировали из Поволжья в Воркуту, где кроме трех летних месяцев, когда погода переменчива, девять месяцев в году царит зима. До своего отъезда в Германию Йохан провел там всю свою жизнь. Мы быстро подружились, и я стал скоро называть его русским именем Иван или Ваня, как его звали в Воркуте на шахте, где он работал.

Это было даже немного удивительно: немец Ваня каждый день вспоминал свои оставшихся в тундре друзей. Здесь, в Германии, ему безвозмездно предоставили однокомнатную квартиру. На выделенные подъемные деньги он купил себе автомобиль, хорошую мебель и мог жить, ни о чем не беспокоясь. В России он о таком даже не мечтал. Воркута – это царство вечного льда, регион, где на каждого гражданского человека приходится двое заключенных и трое ссыльных – местность несбыточных грез и бесконечных слез… Как было понять человека, мечтающего о заснеженной, замерзшей и окольцованной колючей проволокой Воркуте на фоне цветущей природы Гессена?

В своей уютной и комфортабельной квартире, пропустив сто грамм и заев соленым огурчиком, советский Йохан, или Ваня, горько жаловался на свою судьбу:

«Не с кем здесь поговорить. Все заняты, о деньгах думают. А где душа остается? Нет, не выдержу я этого. У нас в Воркуте было лучше».

Ваня особенно скучал 9 мая, в День Победы над фашистской Германией. В шахтерском общежитии, где он жил в СССР, уже за несколько дней до праздника собирали деньги на водку и закуску. Собрав рублей пятьдесят, кто-то из инициаторов спрашивал: «А с Вани сколько возьмем?» «Ничего не возьмем, – отвечали присутствующие. – Он же немец. Для него это день траура. Пускай пьет за наш счет».

Наконец, в конце апреля, Алекс объявил, что на следующий день меня ждет тяжкое испытание. Он посоветовал выспаться и не пить ничего алкогольного. Мне вспомнились советы Сергея относительно проверки на детекторе лжи. Что ж, за мной очередь?

«К счастью», ночью у меня сильно разболелись зубы. Поэтому наутро я выпил две таблетки анальгина, запив их стаканом водки. У меня была почти реальная отговорка, поскольку лицо и щека сильно опухли. А водка, как известно, в такие моменты лучшее лекарство. В крайнем случае я мог симулировать сильную боль.