Книга Реванш русской истории - Егор Холмогоров

Наши «реформаторы» долго и старательно убивали нашу техносферу, так что здесь наша зависимость критична. Но эффект всех санкций в этой сфере – долгий, он почувствуется через несколько месяцев, а то и лет. В то время как Россия может бить контрсанкциями с быстрым эффектом, отказываясь от сотрудничества именно в тех областях, где свобода торговли, от которой внезапно отрекся Запад, бьет по нашему производителю.

Потери от этих санкций будут настолько чувствительны, что вполне могут заставить западные страны одуматься и перестать подчинять торговые связи политической озлобленности.

6 августа 2014

Закат хамона

Над креативной Москвой стоит плач и стон. Хоронят хамон. Солонина, некогда поддерживавшая испанских моряков и конкистадоров, внезапно стала символом расслабленного «европейского» образа жизни наряду с итальянским пармезаном.

Точка зрения наших западников вполне логична. Поглощая хамон и пармезан, они приобщались к европейскому образу жизни. Лишив этих деликатесов, их – отлучили и от Европы. Возражение на это тоже логично. Сводить Европу к жратве – признак животного. Европа – это симфонии Бетховена, романы Диккенса, поэзия Гете, картины Рубенса, идеи Гегеля. Отлучить от Моцарта, а не от конфет «Моцарт», нас никто не может. Да и не пытается.

При всей верности этого противопоставления плоти и духа в него нужно внести некоторые уточнения. Западники правы в том, что Европа – это не только набор шедевров, но и определенный уровень комфорта, стандарт жизненного уровня, выработанный в течение европейской истории, в которой были Абеляр и Франциск Ассизский, Жан-Жак Руссо и Эдмунд Берк, Маркс и Ротшильд, Дуче и Дучке.

Вопрос об отношении русских к Европе довольно прост. Либо мы способны сами производить образ жизни в соответствии с этим стандартом, как оказались способны при Петре производить европейскую армию, при Чайковском и Толстом – европейские балеты и романы, а при Сталине – европейские трактора и образовательные стандарты, либо мы вечно живем на импорте.

Другими словами, мы либо европейцы, либо нет. Европеец способен воспроизвести у себя европейский образ жизни. Для импорта остаются только «специалитеты» вроде того же пармезана – регионального продукта со сложной технологией изготовления, которую воспроизвести в другом месте, конечно, возможно, но это будет «не то». Превратить такие «специалитеты» в символ европейской жизни, конечно, умно. И в самом деле, «жить не могу без пармезана» – звучит гордо, а вот «жить не могу без датской ветчины в банках» – как-то не очень.

У нас таких чисто русских «специалитетов» тоже немало. К примеру, тамбовский окорок или белевская пастила, не говоря уж о квасе и тульском прянике. Попробуйте в ЕС, где нет даже кефира, найти тульский пряник. Попробуйте прожить без тульского пряника.

Продовольственное эмбарго ставит перед нами вопрос: являемся ли мы европейской страной, способной воспроизводить определенный образ жизни полностью, отказавшись от импорта? Или мы даже не азиаты, а африканцы из зоны лихорадки Эбола? Та самая Верхняя Вольта всё еще с ракетами.

При этом важно понимать, что настоящий уровень европейского комфорта – это не хамон, а, к примеру, дороги. Хамон можно завезти. Можно без него прожить. Дороги – другое дело. Причем европейские дороги тоже бывают разные. Есть такие, как в Австрии: лишенные циклопического размаха, но идеальные как ни поверни. Есть такие, как во Франции: мощные, но очень запутанные, с неудобными и интуитивно непонятными съездами. Есть такие, как в Италии: первоклассные шоссе с удобными выходами, выводящие тебя на средненькую по качеству дорогу. А есть наши дороги. Где железнодорожная ветка намертво разрубает надвое юг Москвы, где между Киевским и Минским шоссе нет ни одного подземного переезда или моста, и все стоят в чудовищных пробках с барьерами-автоматами. Но креативному классу до дорог дела нет. Они – часть внешней инфраструктуры ненавидимой ими страны, в то время как причастие к пармезану – способ внутренней эмиграции.

По сути, перед нами мышление дикаря с его любовью к бусам и наивным карго-культом. Напротив, у протекционистов мышление европейское и сверхъевропейское. Нам нужна Европа здесь, нам нужна способность воспроизводить этот жизненный стандарт самим. Европу невозможно завезти. Ее можно только построить. Ею можно только быть.

Разумеется, это не совсем тот тип европейского мышления, какой принят сейчас в самом Евросоюзе. ЕС – это структура, которая позволяет входящим в нее странам разделить труд и освободиться от воспроизводства в своей стране всего комплекса европейских стандартов: вполне возможно завезти многое от соседа. Отсюда же строгое ранжирование брендов и гонения на их воспроизведение: шампанское строго из Шампани, коньяк строго из Коньяка, пармезан – строго из Пармы. Столкнувшись с тем, что национальные экономики в одиночку не выдерживают соревнования с США, европейцы создали ЕС, чтобы держать планку всем вместе.

Ни о каких торговых эмбарго внутри ЕС речи нет и быть не может. Вместо них система квот, ограничений на производство. РФ в принципе могла бы тоже вписаться в эту систему – зачем вам сельское хозяйство, когда есть отличные польские яблоки и голландские помидоры? Но к нашему неудовольствию система ЕС строго иерархична. Тем, кто стоит на младших позициях, запрещено производить практически всё, чтобы не составлять конкуренцию. Только импорт.

России в системе ЕС предлагалось и предлагается непропорционально низкое место. Издевательски низкое. На уровне Румынии. Ниже была бы, наверное, только Украина. Ни политических прав, ни прав экономических, кроме права услужливо обогревать соседям пятки своим газом, нам не оставалась. Как плата за пармезан нам была предложена практически полная потеря суверенитета. Спору нет, Германия тоже теряет в ЕС значительную часть суверенитета, но она там держит масть. Нам же предстояла потеря суверенитета дискриминационная. Когда наша зависимость является рычагом для принуждения то к тому, чтобы мы смирились с культурным геноцидом русских на Украине, то к тому, чтобы нас тыкали не очень снисходительным отношением к гей-парадам.

Ради чего? Ради пармезана?

Сближение с ЕС не оставляло нам возможности быть европейцами. Только европариями. Европейцами мы можем быть только сами, создав собственную машину для производства уровня жизни. А это значит – избавление от импортозависимости; это значит – эффективное государство и неподатливое гражданское общество. Почему-то думают, что неподатливое значит либеральное, в то время как наше подлинное гражданское общество довольно консервативно. Еще нужна открытость инновациям. Потому что если этой инновационной составляющей не станет, то это будет не Европа, а чучхе.

Способ быть европейцами для нас довольно прост: держи рынки закрытыми, а ум открытым. У нас должна быть нулевая дистанция при освоении новых технологий и практик, при осмыслении и анализе новых идей. Но у нас должен быть высокий забор для тех вещей, которые мы можем сделать сами. Мы должны быть первыми в курсе, что англичане ружья кирпичом не чистят. Но ружья у нас должны быть со своих заводов и своей модели, а не с английских.