Книга Мачо - Надежда Нелидова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но счастлива ли «разлучница»? Счастливая женщина не будет выплевывать в телефонную трубку шипящие, пропитанные злобой ругательства. Любимый мужчина в очередной раз поцеловал на прощание – а вернулся-то домой, к постылой. А ей, любовнице – снова оплакивать в холодной постели бабью неустроенность.
Говорят: женщина, как кошка, всегда падает на четыре лапы. Да сколько же можно падать, и не кошка же она, в конце концов! А годы идут, а морщины все грубее и откровеннее режут лицо. Неумолимая старость стоит за спиной. Еще пять, ну десять лет – годы возьмут свое, на нее как на женщину никто ни не взглянет. А Петр с годами остепенится и окончательно осядет возле жены. Недавно лежал в районной больнице – после выписки даже не заглянул, прямиком домой, к постылой жене.
Она вскакивает с постели, решительно вытирает слезы. Гордо вздергивает подбородок, напрягает шею, пудрит перед зеркалом лицо. Нет, нельзя киснуть: дашь чуток послабления – и ситуация мигом выйдет из-под контроля.
Пускай люди считают ее непутевой, агрессивной, хищницей – такая жизнь. Нынче женщине только зубами можно вырвать у судьбы кусок счастья. На десять миллионов больше в России неустроенных баб, чем холостых мужиков.
Чужую беду руками разведу.
Я пытаюсь понять: можно ли размотать этот клубок, туго и безжалостно сплетенный из четырех – одной мужской, двух женских и одной детской – нитей человеческих судеб?
Алена. Она нашла бы силы пережить уход мужа: и работа поддержит, и, известно, дома стены помогают. Но муж не уходит. И, слыша полуночный скрип заснеженного крылечка под его шагами, она каждый раз радостно вскидывается: «Вернулся!» И тут же роняет плечи, как подрезанные крылья: «Снова ад, ад!»
Разлучница. Нужен ли ей Петр без положения и всего, что это положение обеспечивает: без денег, без машины, без добротного жилья? Вспомните: «Будем с Петей в новом доме жить…» Либо это сказано в сердцах, либо ее жизненный девиз, как у красоток, рекламирующих ювелирные изделия: «Любишь – докажи»…
Петр. Считается: у умного мужа жена никогда не узнает об измене. Не хватило ума скрыть связь на стороне, не хватает и решимости разрубить узел, разом прекратив страдания свои собственные и двух близких женщин.
Что его держит? Жена, которую он бьет и в лицо называет постылой? Дочь? Но Алена говорит, что воспитанием дочери занималась практически она одна… Или причина – обыкновенная жадность: нежелание оставить жене и дочке новую избу? Газ недавно провели – живи и радуйся…
Так что же, в центре клубка – газифицированный дом? Или он – единственное и последнее оправдание, чтобы продолжать безвольно цепляться друг за друга и до последнего ничего не менять?
Вопросы зависают в воздухе. Одно ясно: про этот любовный треугольник-клубок никогда не напишут красивый, сильный, трогательно-щемящий роман. И кино про него не снимут.
«Я фельдшер, работаю в кожно-венерологическом кабинете. Беру анализы, отношу девочкам в лабораторию. Народу у нас всегда полон закуток – не протолкнуться. Некогда бывает не то, что чаю попить – в туалет, извините, сбегать.
Люди сюда идут, прячась от знакомых и потупив глазки, как изгои. Хотя им, может, просто справку по месту работы нужно – всё равно не по себе. Не любят нас, ой, не любят.
И начальство не любит – задвинуло на задворки, в самый угол больничного городка под старые тополя. Не сразу найдёшь – разве что по указателям, прибитым к деревьям. Мы для начальства тоже вроде изгоев.
Отделение располагается в старом бревенчатом, почернелом доме – пятидесятых годов постройки. Зато в новых-то красивых зданиях крыши текут, штукатурка падает и из окон дует. А у нас сухо и тепло, зимой при открытых форточках работаем. Но это я так, об условиях работы: условия, мол, хорошие. Не забудьте надбавку за вредность, льготы, опять же пенсия по выслуге лет…
Кто ко мне приходит? Все! Мало кого миновала чаша сия. Мужчины и женщины, старики и юнцы, бизнесмены и дворники, доктора наук и бомжи, домохозяйки и трудоголики…
Вот в сто семнадцатый раз явилась кудрявая прехорошенькая девушка. Беру анализ и знаю заранее – снова будет положительный. В смысле, найдём какую-нибудь бяку. А ей хоть бы что.
Кто-то на мобильник позвонил – хахаль, небось. Гибко перегнулась, цапнула наманикюренной лапкой телефон – и хихикает в трубку. Голыми ножками в смотровом кресле побалтывает – чуть мне в нос не заехала и очки не сшибла.
– Ножки у тебя загляденье, – говорю. – Вот, девушка, в чём погибель твоя: в ножках! Не доведут тебя до добра, попомни слово. И не болтай, не болтай ими – работать мешаешь.
Хохочет, заливается, запрокидывает кудрявую голову.
Нам вообще-то разговоры запанибрата с пациентами вести не полагается – соблюдаем дистанцию. Ну, да мне простительно – старые дрожжи.
Вот женщина пришла за результатом. Не старая – не молодая, не красивая – ни некрасивая. Никакая. Жизнь начисто стёрла лицо. Просто измученная пожившая женщина. Её в городе многие знают. Занимает пост – не то чтобы высокий, но и не низенький. Тоже наша постоянная клиентка, тоже в 117-й раз пришла.
Я полезла в стеклянный стеллаж, где лежат бумажки с результатами анализов. Её попросила сесть на стульчик и сочувственно говорю: «Сволочи эти мужики». И наготове стаканчик с водой держу. Потому что тоже заранее знаю результат, и знаю её реакцию – вон уже в полуобморочном состоянии сидит, и готова заплакать.
Муж у неё – известный в городе человек, живёт на широкую ногу, ну и насчёт женского полу очень слаб на передок. Соответственно, постоянно приносит жене сюрпризы. И она ужасно мучается, бедняжка, но ему прощает и дальше с ним живёт. То ли из-за детей, то ли из-за достатка, то ли любит его, кобеля, то ли по привычке. То ли одна боится остаться – здесь у нас северное Иваново.
И – хватит, больше ни слова о больных – у нас врачебная этика, тайна. Истории болезней – ни-ни. Про пациентов нельзя – про себя, грешную, можно. Говорят: сапожник без сапог – это не про меня. Хотите верьте, хотите нет, я этих мерзких «сапог» за свою жизнь не упомню, сколько пар сносила.
Я – верная, честная, не гулящая. И муж у меня постоянный. Одна на всю жизнь жена – и любовница тоже одна, постоянная. Нам двум он никогда не изменял – упрекнуть не в чём.
…И вот смотрю я из окошка. Как бредёт эта сгорбленная тридцатисемилетняя старушка со стёртым лицом, загребая ногами осеннюю листву, и вспоминаю себя молодую.
Где, когда мой муж встретил запретную любовь – о том не ведомо. Она говорила: «Бог свёл», я считала: «Дьявол». Она с первого дня поставила задачу: увести, во что бы то ни стало, мужа из семьи. А я: во что бы то ни стало, семью и мужа отстоять. Не так много мужиков у нас в северном Иванове, чтобы ими разбрасываться. Вот такая война в мирной жизни: бьёмся за мужей не на жизнь, а на смерть. Женская борьбы без правил. С предательскими ударами ниже пояса, под дых, наотмашь.
