Книга Три года революции и гражданской войн - Даниил Скобцов

Покровскому был устроен триумф по типу цезаревских.

Атаман Филимонов и председатель Быч с именитыми гражданами Екатеринодара встретили героя на вокзале. (Тут же были переменены его капитанские погоны на полковничьи.)

Довольно длинной лентой от вокзала по Екатерининской и Красной улицам шли одна за другой двуколки с военной добычей, пушки с упряжками и на высоком сооружении на одной из двуколок лежал умирающий Серадзэ.

Непосредственно за этой двуколкой следовал летчик Покровский верхом на лошади в дубленом полушубке со свежими полковничьими погонами.

Новороссийское направление после этого затихло, главное внимание было обращено в сторону Кавказской и Тихорецкой.

Энемский бой был началом организованных военных действий на Кубанском фронте гражданской войны. Инициатива в ней принадлежала большевикам.

Глава ХIII

Собралась паритетная Законодательная рада, убила много времени на самоорганизацию, потом приступила к составлению правительства, определив число членов в одиннадцать: пять казаков, пять иногородних и один горец.

Казаки приняли без возражений намеченных иногородними своих кандидатов, как и иногородние сначала приняли казачьих прежних членов правительства, но через некоторое время иногородние заявили отвод против С. Ф. Манжулы как члена правительства по земледелию. Для замещения его фракции сговорились на моей кандидатуре, друзья мои убеждали меня не отказываться, несмотря на занятость мою в контроле, и я согласился. Мне в помощники по ведомству земледелия определили кандидата от иногородних, но казака, ветеринара Юшко.

Общие заседания правительства с этого времени стали очень говорливыми. Впрочем, Быч бесцеремонно прерывал особо словоохотливых.

В паритетной раде дело шло как в настоящих парламентах, об этом старалась фракция иногородних: комиссии, запросы, объяснения и формулы перехода к очередным делам.

Мне пришлось скоро направить в раду законопроект об учреждении паритетных же земельных комитетов. По истечении определенного времени вопрос был поставлен на повестку. Рада заслушала мои объяснения и отправила законопроект в комиссию, а по возвращении его оттуда он со всей церемонней рассматривался в пленуме. Полная корректность. Стоило мне взойти на трибуну и своим словом подтвердить то или иное положение, почему-либо вызвавшее сомнение или возражение, тотчас же следовало с той же трибуны заверение, что «комиссия» или «фракция» удовлетворена «объяснениями нашего министра».

Но наиболее важным делом оставался фронт, который сжимался вокруг Екатеринодара под непрестанным давлением большевиков.

Мы же все время переживали кризис командования войсками. Генерала Ч-го заменил генерал Г-га, последнего Букретов, который, поняв обстановку, смалодушествовал и сам отказался, на его место опять был назначен Г-га, доблестнейший генерал, но привыкший действовать на широком фронте и к тому же имел пластунскую слабость к крепким напиткам.

Вопрос командования был вопросом, главным образом, казаков: войскового атамана, председателя правительства, члена правительства по военным делам и пр.

И вот однажды вечером в раду явилась делегация от офицеров с фронта с петицией о назначении на пост командующего войсками некого другого, как полковника Покровского, причем свою петицию сопроводили устным заявлением, что в случае отказа возможен массовый уход офицеров с фронта. Делегация побывала у председателя рады и у войскового атамана. Последний собрал во дворце членов правительства казаков – Бича, Успенского, Сурикова, Кулабухова (помощника Быча) и меня, председателя рады Рябовола, затем постоянного начальника штаба командующего войсками Науменко и еще представителя Добровольческой армии в Екатеринодаре генерала Эрдели.

За кандидатуру Покровского высказались сразу Рябовол и Кулабухов. Быч с явной неохотой, с оговоркой, что выбора у нас нет, – кубанцы не сумели выдвинуть себе командующего. Сунжов и я настаивали, чтобы отложить решение и подыскать более подходящего кандидата. Науменко, естественно, промолчал. Мы обратились к генералу Эрдели, не взялся ли бы он за дело командования. Он, отклонив предложение, стал нас убеждать, что поиски особо квалифицированного кандидата в данном случае не имеют основания, большими соединениями нашему командующему руководить не придется, операции по внутренним коммуникациям хорошо известны всякому офицеру. Полковник Покровский уже имел успех на Кубани и необходимый опыт уже был у него.

Категорически возражал против назначения Покровского наш член правительства по военным делам полковник Успенский и даже заявил: в случае назначения Покровского, он, Успенский, просит атамана освободить его от должности члена правительства по военным делам.

Несмотря на разногласицу и неясность большинства, атаман Филимонов счел возможным считать вопрос положительно решенным и пригласил Покровского, находившегося в соседней комнате, войти в зал и в малодостойной речи попросил Покровского «спасти Кубань».

Новый командующий, отчеканивая каждое слово, кратко, но выразительно обещал «спасти Кубань».

Успенский тут же напомнил атаману свое заявление об уходе.

Вступление Покровского в исполнение обязанностей командующего было неудачным. Офицеры как раз из его отряда перепились. Отряд был обойден противником с тылу и с большими потерями едва выбрался из затруднительного положения, сделав глубокое отступление по направлению к Екатеринодару.

Покровский уже тогда приобрел славу жестокого человека. Он подобрал себе соответствующее штабное окружение.

Участились случаи бессудного убийства арестованных «при попытке бежать». О том, что происходило в помещениях для арестованных, ходили плохие слухи.

Из правительства деловой контакт с ним поддерживал председатель Быч и член правительства по военным делам полковник Успенский, которого атаман попросил не оставлять своего поста. У Покровского с последним установились натянутые отношения.

Глава XIV

Удручающе подействовала на всех смерть донского атамана А. М. Каледина.

Весть о ней пришла в Екатеринодар поздно вечером. Помню, большими хлопьями падал снег…

Круг замыкался вокруг нас. Все, что происходило за роковой чертой, обозначенной на карте фронтом, бралось под подозрение. Брались под подозрение и люди, приходившие оттуда. Этой участи не избежали пробравшиеся в Екатеринодар офицеры Корнилова.

Всем хотелось верить, что мы не одиноки. Что где-то есть еще какая-то сила, которая борется. Но где она? Почему не дает о себе ясных сведений?

Помню заседания правительства, когда все члены его – военные и гражданские, казаки и иногородние, – изучали карту Кубани и Дона и высчитывали сроки, когда мог бы Корнилов появиться на расстоянии, достижимом для нас. Определяемые сроки проходили. А свежих вестей не поступало. Возникшая надежда терялась.

Сидение в эти последние дни в обложенном со всех сторон Екатеринодаре в одном отношении было замечательным.