Книга Путин. Кадровая политика. Не стреляйте в пианиста. Он предлагает вам лучшее из возможного - Владимир Кузнечевский

Но есть один вопрос, выше уже поставленный, который в последнее время все чаще задают себе историки, которого вплотную коснулся в названной выше книжке академик Е. Примаков и который имеет непосредственное отношение к теме настоящей книги: почему в Гражданской войне белые проиграли красным?

Сам Примаков частично на него ответ дал – победили красные, потому что «совершенная под их (большевиков) руководством Октябрьская революция означала конец власти буржуазии, переход от частной собственности на банки, заводы, инфраструктуру к собственности государства». Именно поэтому, пишет он, под революционными знаменами сражались сотни тысяч людей, которые победили в Гражданской войне». Частично ответ на поставленный выше вопрос дан. Но только частично. Иначе бы этот вопрос не возникал все вновь и вновь. А он возникает.

И ведь вопрос-то действительно есть. На стороне белых было все, чтобы победить красных: образование и военный опыт офицерских кадров, техническая и идейная помощь со стороны западных держав, живая сила (немалая часть народа шла за белыми генералами), но в итоге именно они-то и потерпели сокрушительное поражение. Чего же им в конечном итоге недостало, чтобы одержать победу над красными?

Как мне представляется, к ответу на этот вопрос вплотную подошел Михаил Булгаков в своей «Белой гвардии». Подошел и. отступил. Его герои, честные, интеллигентные белые офицеры с пониманием отнеслись к стремлению большевиков сменить изживший себя строй, но одновременно с этим, как показал Михаил Афанасьевич, пренебрежение со стороны адептов нового строя к вечным устоям русской жизни воспринималось ими как социальная катастрофа с тяжелейшими последствиями для России. Книга была советской цензурой запрещена и ушла из общественной жизни, но писателя эта мысль не отпускала, и он пишет пьесу «Дни Турбиных», которая сразу же приобрела оглушительное общественное звучание. Вот как написал об этом событии Вс. Иванов в письме М. Горькому в 1926 году: «Белую гвардию» разрешили. Я полагаю, пройдет месяца три, а потом ее снимут. Пьеса бередит совесть, а это жестоко. И хорошо ли, не знаю». Против пьесы поднялся весь советский идеологический бомонд, от А. Луначарского до советского графа А. Толстого. И ее бы сняли с подмостков, да выяснилось, что вопрос, сформулированный выше, в не меньшей степени, чем Булгакова, волнует Сталина. И вождь раз за разом, накануне каждого театрального сезона, проводит секретное решение политбюро ЦК о разрешении ее показа на сцене. Сам Сталин смотрел «Дни Турбиных» около двух десятков раз, что по сей день поражает театральных критиков.

Летом 1962 года меня, студента первого курса философского факультета МГУ, щеголявшего, ввиду нужды, в солдатском обмундировании, директор Малого театра Михаил Иванович Царев однажды, по рекомендации моего университетского преподавателя, старейшего политэкономиста МГУ, провел в Малом театре в ложу, в которой, как он сказал, обычно в одиночестве, сидел Сталин и смотрел «Дни Турбиных», и поделился своими впечатлениями от этой картины. Как сказал Михаил Иванович, было заметно, что Сталин очень глубоко был погружен в действие, которое разворачивалось на сцене, и очень глубоко – в свои собственные размышления. Никто не знает, о чем в эти моменты думал всесильный Хозяин, как его часто называли тогда. Но ведь не просто же так он раз за разом это проделывал? Генсек вообще ничего не делал просто так, для собственного удовольствия.

Как мне представляется, Сталин в эти минуты искал и не находил ответа на вопрос, почему раздетая и разутая Красная армия, не обладавшая азами военного искусства, взяла верх над очень хорошо экипированной, ведомой профессиональными военными специалистами, белой армией? Как это видится мне сейчас, победу большевиков надобно, наверное, объяснить тем, что у них была идея (борьба велась за якобы справедливое устройство российского общества) и был вождь – Ленин. У белых не было ни того ни другого. И потому они были обречены. Огромная, если не абсолютно большая, часть ответственности за отсутствие этих двух судьбоносных вещей лежит, как мне представляется, лично на Николае II.

Ведь если рассматривать этот вопрос в его целостности, то очевидно, что и красные, и белые сражались фактически за одно и то же – за Россию. Только видели каждый свою Родину по-разному. Поэтому, на мой взгляд, заслуживает внимания (и одобрения) проявленная 19 мая 2015 года инициатива министра культуры РФ Владимира Мединского отметить столетие русской революции в 2017 году как памятную дату. «И красными, и белыми, – сказал министр, – двигал патриотизм. Все отстаивали свои идеалы. Кроме, конечно, тех, кто проводил массовый террор, которому оправдания нет и быть не может. Эта революция была попыткой народа построить справедливое общество. И она действительно изменила весь мир. В ее результате государства стали социально ориентированными».

Вышеизложенное (а это далеко не все, что можно было бы привести на эту тему) показывает, что 1917 год в России, как и поражение России в двух войнах подряд в начале ХХ века (японской и германской) ни в какой степени не были случайностью. Не были случайными ни революционные события 1905 года, ни Февральская революция, ни тем паче Октябрьский переворот. К этому шло. Царизм в России был обречен. Обречена была и империя. Эту обреченность еще 1 октября 1894 года пророчески в поэтической форме обрисовал Владимир Соловьев в стихотворении «Панмонголизм». Не умея, как всякий гениальный поэт, объяснить происходящее, он, как Кассандра, просто предупредил соотечественников о грядущей катастрофе:

О Русь! Забудь былую славу:

Орел двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву Даны клочки твоих знамен.

Смириться в трепете и страхе,

Кто мог завет любви забыть…

И Третий Рим лежит во прахе,

А уж четвертому не быть.

В Гражданской войне белые были биты во многом именно потому, что своим отречением от престола Николай II предал не только своих офицеров и генералов, но совершил акт предательства по отношению ко всему русскому народу и к России в целом, которым он давал клятву предводительствовать ими до смертного конца.

Как написал в своих мемуарах генерал Врангель, «с падением Царя (это слово Петр Николаевич совсем не случайно написал с прописной буквы. – Авт.) пала сама идея власти, в понятии русского народа исчезли все связывающие его обязательства. При этом власть и эти обязательства не могли быть ничем заменены»[71]. Служивший у Врангеля начальником отдела внешнеполитических связей сын русского писателя Н. Г. Гарина-Михайловского русский дипломат с трагической судьбой Георгий Николаевич Михайловский (родился в 1890 году, а умер предположительно в 1946 году в Воркутинских лагерях) расшифровал в своих дневниках мысль своего начальника в следующих словах: «Немцы допустили убийство царя и его семьи, имея полную возможность приказать большевикам этого не делать. Они допустили (если не приказали прямо большевикам это совершить) расстрел того, кто тогда был самым вероятным, самым легитимным и самым удобным кандидатом русского монархического движения. Допустив убийство царя со всей семьей, немцы обезглавили русских монархистов…»[72]