Книга Дорогой ценой - Эльза Вернер

Наступил тот давно желанный для Георга и Габриэль момент, когда они могли обменяться несколькими словами. Они стояли у камина в одной из отдаленных комнат, где никого не было, хотя из соседнего помещения и раздавался оживленный разговор. Случайно вошедшему сюда человеку показалось бы, что они ведут спокойный, ничего не значащий разговор, но их беседа была очень далека от светской болтовни.

– Наконец мы вместе! – страстно прошептал Георг. – В первый раз после нескольких недель разлуки! Как тяжело быть так близко и в то же время так далеко друг от друга!

– Ты прав, – тихо ответила Габриэль, – мы бесконечно далеки, несмотря на то что ты ежедневно бываешь в замке. Я все время надеялась, что ты сумеешь уничтожить препятствия, разъединяющие нас.

– Разве я не делал всего, что мог? Но ты знаешь, какой прием я встретил у твоей матери. Правда, она была любезна, но я не услышал и намека на возможность и впредь бывать у вас. Я не могу продолжать свои посещения после того, как мне решительно показали, что они нежелательны.

– Мама нисколько не виновата в этом, она по-прежнему охотно принимала бы тебя: мой опекун запретил ей это. Я предоставила маме переговорить с ним о твоем визите и нашем знакомстве, потому что сама… – Габриэль запнулась и не договорила.

– Ты не осмелилась…

– Я осмелилась бы на все, – немного раздраженно продолжала Габриэль, – но выдержать взгляд дяди Арно, когда намереваешься скрыть от него что-нибудь, совершенно невозможно. А он решительно против твоих посещений. Против тебя лично он ничего не имеет, так как не подозревает о наших симпатиях, но он вообще не желает вводить в свой семейный круг молодых чиновников, и нам пришлось уступить ему.

– Я не сомневался в этом, – сказал Георг. – Я хорошо знаю своего начальника. Он и ему подобные недоступны для всех, кто, по их мнению, ниже их, но даже его властное слово не разлучило бы нас больше, чем эти последние дни и недели. Мне приходится довольствоваться тем, что я вижу тебя издалека, а если нам и удается встретиться, как, например, сегодня, то мы должны принимать холодно-равнодушный вид. Я вынужден смотреть, как все преклоняются перед тобой, и я, только я, имеющий больше всех прав на тебя, обречен на молчание и не смею приблизиться, словно чужой. Габриэль, я не могу выносить это!

Габриэль с прелестной улыбкой задорно ответила:

– По-моему, этому «чужому» нечего особенно жаловаться на судьбу. Он ведь знает, что я принадлежу только ему.

– В такой вечер, как сегодня, ты не принадлежишь мне, – с горечью возразил Георг. – Ты принадлежишь всему – веселью, танцам, поклонникам, окружающим тебя, но не мне. Я тщетно ловил до этого вальса хотя бы один твой взгляд. В кругу поклонников твои глаза были не для меня.

Упрек обидел девушку; ее улыбка исчезла, уступив место недовольной гримаске, и с уст уже готов был сорваться сердитый упрек, но в эту минуту в дверях комнаты показался поручик Вильтен.

– Баронесса, – сказал он, приближаясь к девушке, – вас ищут в зале. Его превосходительство и баронесса уже несколько раз справлялись о вас. Я предложил им свои услуги – вы разрешите мне проводить вас к ним?

При других обстоятельствах Габриэль дала бы почувствовать поручику свое недовольство его появлением, но теперь, раздраженная несправедливым, по ее мнению, упреком, она терпимо отнеслась к неожиданной помехе. Холодно поклонившись Георгу, она любезно взяла под руку молодого барона, и тот, уводя ее из комнаты, бросил торжествующий взгляд на Винтерфельда.

Георг мрачно смотрел им вслед. Эта детская месть сильно уколола его, и прежние сомнения снова начали смущать его душу. Прав ли он, пытаясь вырвать прелестное, но поверхностное создание из той блестящей, мишурной обстановки, для которой оно, видимо, рождено, чтобы приковать к серьезной, трудовой, совершенно чуждой девушке жизни. Любовь Габриэль давала ему право на обладание ею, но могла ли она на самом деле глубоко любить? Не было ли ее чувство так же поверхностно и преходяще, как и все в этом ярком мотыльке? А если она будет несчастлива с ним, если, будучи его женой, она сможет ответить на его горячую, самоотверженную любовь лишь детскими капризами? Не случится ли так, что за краткий любовный сон им придется расплачиваться всей жизнью, полной горя и раскаяния?

Молодой человек порывисто провел рукой по лбу. Он не хотел выслушивать доводы разума, жестоко разрушавшие иллюзию сердца. Он насильно отогнал от себя мучительные мысли и собрался было уже выйти из комнаты, как сюда вошли Мозер с полицмейстером.

Они оживленно разговаривали, но при виде Винтерфельда так дружно замолчали, что тот не без основания предположил, что разговор шел именно о нем. Справедливость этого предположения подтверждал и пристальный взгляд, которым полицмейстер окинул молодого человека. Мозер между тем подошел к Георгу и без всяких предисловий сказал:

– Хорошо, что я встретил вас, господин асессор! Я только что хотел передать вам кое-что.

– К вашим услугам, господин советник.

– Ваш друг, доктор Бруннов, – Мозер подчеркнул это имя с таким выражением, словно оно само по себе звучало обвинительным приговором, – без моего ведома и желания вторгся в мой дом в качестве домашнего врача. Он выслушал мою дочь, прописал лекарство и заявил, что повторит свой визит. Я тогда не знал, как это случилось…

– Это было недоразумением, – прервал его Георг. – Макс рассказал мне. Он и в самом деле предположил, что нуждаются в его врачебном совете, и понятия не имел о том, в чьем доме оказался.

– Ну а теперь он знает, – многозначительно продолжал Мозер, – и прошу вас сообщить ему раз и навсегда, что я пренебрегаю советами врача, который носит такое подозрительное имя и является сыном политически опасного человека. Скажите ему, пусть он поищет для своей революционной пропаганды другое место и оставит в покое дом советника Мозера, всю жизнь гордившегося тем, что он преданнейший верноподданный своего всемилостивейшего государя. Некоторым людям, а в особенности чиновникам, следовало бы брать пример с подобных убеждений!

С этими словами Мозер поклонился и вышел из комнаты с высоким сознанием всей убедительности своей пламенной речи.

Полицмейстер подошел к Георгу и шутливо заметил:

– Вы, кажется, попали в немилость у нашего лояльного советника? Он только что подробно живописал мне ваши опасные для государства связи. Мне не хочется верить этому…

– Господин советник заблуждается, – спокойно возразил Георг. – Он ставит мне в упрек простую университетскую дружбу, не имеющую ничего общего с политикой. Могу уверить вас, что мой друг, приехавший по делу о наследстве и благодаря забавному недоразумению попавший в квартиру Мозера, вовсе не помышляет о революционной пропаганде где бы то ни было и, конечно, не даст вам ни малейшего повода заинтересоваться его особой.

– Я того же мнения. Господин Мозер со своей лояльностью видит повсюду страшные призраки революции. А что, если бы он узнал о том, что его собственный, высоко уважаемый начальник был другом детства и университетским товарищем того самого доктора Бруннова, которого он объявляет опасным для государства! Вам, вероятно, известно это?