Книга Апостол зла - Фрэнсис Пол Вилсон

— Нет! Вовсе нет! Заходи! Ничего не случилось?

Белизна его квартиры неизменно поражала ее — стены, мебель, ковры, рамы картин и большая часть самих живописных полотен — все было белым.

— Нет, — сказала она, входя. — Почему ты спрашиваешь? — Дело в том, что это совсем на тебя не похоже.

Она чувствовала, как самоуверенность ее испаряется.

— Извини. Я должна была позвонить.

— Не смеши меня. Это просто великолепно!

— Ты правда рад меня видеть?

— А ты не догадываешься?

Она бросила взгляд на полотенце и увидела, как оно встает торчком спереди. Она заулыбалась и воспрянула духом. Это для нее. Все для нее. Лизл нерешительно потянулась и распутала узел, завязанный сзади. Полотенце упало.

Да. Для нее. Только для нее.

Она нежно поцарапала его ноготками и опустилась перед ним на колени.

— Я этого не заслуживаю, — пробормотала Лизл.

— Чего не заслуживаешь? — прошептал Раф ей в ухо.

Она вздохнула. Она пребывает сейчас в таком покое и счастье, что чуть не плачет. Изнеможение после любви почти столь же сладостно, как сама любовь. Чтобы мне было так хорошо.

— Не говори этого, — велел он. — Никогда не говори, что не заслуживаешь, чтобы тебе было хорошо. Они лежали бок о бок, соприкасаясь телами, на белой королевских размеров кровати. Заходящее солнце било в окна, заливая бледную комнату золотисто-красным светом.

— Хочешь, я опущу шторы? — спросил Раф.

Лизл рассмеялась.

— Несколько поздновато, тебе не кажется? Если кто-то подсматривал, он уже все увидел.

— Об этом можешь не беспокоиться.

Действительно. Спальня Рафа располагается на втором этаже. Других окон с постели не видно.

Сперва Лизл стыдилась заниматься любовью днем или при свете, особенно когда была толстушкой. Она предпочитала скрывать лишние телеса в темноте. Но теперь, когда она кое-что сбросила, ей стало все равно. В сущности, даже приятно демонстрировать новую стройную фигуру.

— Ты еще похудела, — заметил он, проводя рукой по ее бедру.

— Тебе нравится?

— Ты мне нравишься в любом виде. Гораздо важнее, нравится ли тебе самой худеть.

— Очень!

— Тогда это решает дело. Я за все, что позволяет тебе думать о себе лучше.

— А я за все, что позволит тебе смотреть на меня с тем же удовольствием, с каким смотрю на тебя я.

Лизл нравится смотреть на Рафа. Он говорит, что его мать — француженка, а отец — испанец. Внешностью Раф больше напоминает испанца — почти черные волосы, легкие круги под глазами, радужка темно-карих глаз, таких темных, что они тоже кажутся почти черными. Гладкая кожа цвета кофе с молоком, чистая, без единого пятнышка. Даже обидно. Идеальная кожа для женщины. Хотелось бы ей иметь такую кожу.

Но в его сексуальном поведении не было ничего женственного. Лизл занималась любовью только с одним мужчиной в жизни — с Брайаном, которого она, опираясь на свой небогатый опыт, считала хорошим любовником. После первой ночи с Рафом она поняла, до чего небогатым был этот опыт. Должно быть, в старом расхожем представлении о любовниках латинских кровей есть доля правды.

Он прижался лицом к ее груди.

— Ты — Высшая. Ты заслуживаешь того, чтобы гордиться собой. А не позволять кучке копошащихся вокруг ничтожеств диктовать тебе, что о себе думать.

«Высшие» — так Раф назвал Творцов, когда развивал эту тему после «Метрополиса» в таверне «Хайди», но тогда сделал это для простоту. «Высшие, — говорил он ей, — уникальные люди, как простые числа, которые делятся только на единицу или на себя самое». Это его любимая тема. Она никогда ему не надоедает. Он всегда приводит примеры. Послушав несколько недель, Лизл начинает убеждаться, что тут есть какой-то смысл.

— Я не Высшая, — возразила она. — Что я такого сделала? Раф — Высший, не может быть никаких сомнений. Homo superior[12]во всех отношениях. Но Лизл? Никаких шансов.

Пока ничего, но еще сделаешь. Я это в тебе чувствую. Давай вернемся к твоему замечанию о том, что ты чего-то не заслуживаешь. Чего ты не заслуживаешь? И почему?

— Тебе не кажется... — начала она и замолчала, когда он прикусил ей сосок и по той стороне ее тела снова забегали мурашки, — что человек должен совершить что-то особенное, чтобы чувствовать себя таким счастливым и довольным? Это было бы совершенно справедливо.

Раф поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Ты заслуживаешь всего самого лучшего, — провозгласил он. — Как я уже сказал, ты — Высшая. А после той жизни, которую вела до сих пор, после всего, чего натерпелась, ты еще долго будешь заслуживать некоторого удовольствия.

— Не так уж плоха была моя жизнь.

Раф перевернулся на спину и уставился в потолок.

— Разумеется. Ну конечно. Всю жизнь валиться с ног под ударами и пинками людей, которые должны были поддерживать тебя и заставлять двигаться дальше. И утверждать, что эта жизнь «не так уж плоха».

— Откуда ты столько знаешь про мою жизнь?

— Я знаю то, что ты рассказывала. Об остальном могу догадаться.

Лизл приподнялась на локте и взглянула на него сверху вниз.

— Ладно, догадливый, поведай-ка мне обо мне.

— Хорошо. Скажи, прав я или нет: твоим родителям ни когда не нравилось то, что ты делала.

— Не прав. Они...

Раф перебил ее:

— Они всегда строго судили тебя, правда? Хотя за все время учебы в начальной и средней школе ты получала только высшие баллы. Так?

— Так, но...

— Могу поспорить, твоя работа заняла первое место на научном конкурсе, так? Хотя ты целиком сделала ее сама. Без какой бы то ни было помощи родителей, — у которых всегда находились занятия поинтересней, — ты побила всех остальных, чьи отцы, братья и дяди, — которым, кстати, тоже было чем заняться, — сделали за них почти все. А что сказали твои родители, когда ты пришла домой и предъявила им голубую ленточку? Могу поспорить, вот что: «Очень мило, дорогая, а ты уже договорилась, с кем пойдешь на выпускной вечер?» Я не угадал? Она рассмеялась. — О Боже! Откуда ты знаешь?

— Могу поспорить, мать всегда приставала к тебе: «Брось книжку, встань, пойди куда-нибудь, погуляй с мальчиками!»

— Да, правда! Правда! — Это просто сверхъестественно.

— Ты можешь сформулировать одну фразу, которая лучше всего отразила бы отношение матери к тебе за все время, пока ты росла?

— М-м-м... Я не знаю...