Книга Холодные близнецы - С. Тремейн

Кто я?

Каково это – не знать, кто ты? Не знать, который «я» жив, а который мертв?

К семи утра я озверела, вскочила с измятой постели и по злосчастному телефону позвонила Джошу. Зевая, он согласился отвезти меня в слабом свете утра на лодке с острова к автопарковке возле «Селки», раз уж нам с приливом не повезло. Когда я положила трубку, в столовую ввалился сонный Энгус и, зевая, засыпал меня вопросами. Почему ты звонишь Джошу? Куда ты так рано собралась? Зевок. Что вообще происходит?

Я попробовала ответить, но у меня ком подкатил к горлу. Я не хотела говорить ему правду, по крайней мере, сейчас – слишком уж все жутко. Может быть, я осмелюсь признаться ему позже, когда молчать не получится – и поэтому я соврала. А может, мне надо было лгать ему раньше – еще в Лондоне. Наверное, мне следовало соврать ему о моей давней интрижке. Ведь тогда я, вероятно, нанесла непоправимый удар по нашему браку – такой сильный, что мы до сих пор не можем восстановить его полностью. Однако сейчас у меня не было времени обвинять себя. В итоге я объяснила, что мне надо ехать в Глазго, найти одну статью, меня просила об этом Имоджин, и я согласилась. Ведь нам нужны деньги, не так ли? Кроме того, я сказала, что Кирсти опять видела кошмар и за ней надо особо присматривать в мое отсутствие.

Кошмар. Всего-навсего.

Примитивная ложь, но Энгус вроде бы поверил.

Джош приплыл на лодке, продирая глаза. Мы двинулись вдоль Салмадейра в Орнсей. Я взбежала по ступенькам пирса, прыгнула в машину и с безумной скоростью помчалась в Глазго – из Кайла в Форт-Уильям, в центр города, взывая по пути к благосклонности Имоджин. Она знакома с Малькольмом Келлавеем – одним из лучших детских психиатров Шотландии. Еще месяц назад я читала статью Имоджин про современное материнство, где она очень его хвалила. А теперь мне была нужна ее помощь.

– Запиши меня к нему! Прямо сейчас!

– Что-что?

– Имми, прошу тебя!

Перед моими глазами раскинулась голая равнина Раннох-Мур. Одна моя рука – на руле, в другой зажат мобильник. Думаю, что в округе нет полицейских и никто не арестует меня за невнимательное вождение. Маленькие озера блестят под лучами солнца, как нечищеное серебро.

– Имми, пожалуйста. Мне срочно нужно.

– Ладно. Я попробую. Он тебе перезвонит из офиса. Но… хм… Сара, ты точно в порядке?

– Что?

– Сара, ты знаешь, о чем я.

– Имоджин!

Как и положено близкой подруге, которая была все время со мной, она поняла меня, перестала задавать вопросы и выполнила мою просьбу. Мне перезвонили из офиса Келлавея, когда я еще ехала, – он согласился принять меня через четыре часа.

Имоджин, спасибо тебе.

И вот я уже в Глазго, в офисе Келлавея на Джордж-стрит. Доктор Малькольм Келлавей, психиатр, сидит в вертящемся кожаном кресле за аскетичным металлическим столом – ладони сложены вместе в молитвенном жесте, подбородок лежит на указательных пальцах.

Он снова спрашивает меня:

– Вы действительно уверены, что в тот вечер в Девоне могли допустить ошибку?

– Я не знаю. Нет. Да. Не знаю.

Воцаряется тишина.

Небо над Глазго начинает темнеть, а времени только половина третьего.

– Хорошо. Давайте обратимся к фактам.

И он опять начинает меня обо всем расспрашивать. Обстоятельства дела, имеющиеся в наличии данные, смерть моей дочери, возможное помешательство оставшегося в живых ребенка.

Я слушаю его речь и смотрю в квадратное окно с гранитными черными подоконниками. В небе бурлит водоворот из клубящихся облаков. Глазго. Зимой этот город с его викторианской суровостью отвратителен до тошноты, прямо-таки сатанинский. Зачем я сюда приехала?

Келлавей задает очередной вопрос.

– Что именно вы обсуждали с мужем, миссис Муркрофт?

– Почти ничего.

– А почему?

– Ну, я боюсь еще сильнее испортить дело. Я имею в виду, пока я сама во всем не разберусь.

Меня одолевают сомнения. Что я здесь делаю? Какой в этом смысл? Малькольм Келлавей – мужчина средних лет, но до сих пор носит джинсы, из-за которых выглядит несолидно. У него вялые жесты, которые меня раздражают, водолазка с закатанным воротом и очки без оправы с идеально круглыми линзами, похожими на две буквы «о». Что он может такого знать о моей дочери, чего не знаю я? Чего он может мне рассказать такое, чего я не могу сказать сама?

Он таращится на меня через очки и говорит:

– Миссис Муркрофт, вероятно, есть смысл собрать дополнительную информацию, которая позже нам пригодится.

– Хорошо.

– Начнем сначала. Утром, поговорив с вами, я провел небольшое исследование и проконсультировался с коллегами из Королевской больницы. К сожалению, как я и подозревал, надежного способа различить однояйцевых близнецов не существует, особенно в вашей уникальной ситуации.

Я удивилась.

– А ДНК?

– Боюсь, что нет. Даже если бы мы располагали… – Он поморщился, на секунду умолк и продолжил: – Образцами тканей вашей погибшей дочери, стандартные тесты ДНК не покажут определенной разницы. Однояйцевые близнецы действительно абсолютно одинаковы – и внешне, и генетически. Данная проблема актуальна и для полицейских – бывают случаи, когда близнецы избегали наказания за преступления, поскольку полиция не могла определить, кто из подозреваемых совершил то или иное деяние, а уж у них-то имелись образцы ДНК с места преступления.

– А отпечатки пальцев? Они же разные?

– Да, иногда имеется разница в отпечатках пальцев и отпечатках ног, даже у идентичных близнецов, но ваша дочь… Вы ведь ее кремировали?

– Да.

– И ни у одной из девочек не брали отпечатков пальцев?

– Нет.

– Вот в чем состоит главная проблема.

Он неожиданно глубоко вздохнул, подошел к окну и посмотрел на огни включившихся уличных фонарей. В три часа дня.

– Знаете, миссис Муркрофт, если бы обе дочери были живы, тогда у нас нашлось бы множество способов различить их, к примеру по рисунку кровеносных сосудов на лице, по термографии… Но одна из них мертва, и вы хотите провести исследование постфактум… Это практически невозможно. Анатомия здесь попросту бессильна.

Он повернулся и внимательно взглянул на меня. Мое кожаное кресло оказалось настолько глубоким, что привело меня в замешательство. Ноги едва доставали до пола, и я ощущала себя ребенком.

– Но, может, в этом нет необходимости.

– Простите?

– Будем позитивны, миссис Муркрофт. Давайте зайдем с другой стороны и обратимся к психологии. Известно, что потеря одного из близнецов является для другого весьма тяжким состоянием.