Книга Это моя земля! - Борис Громов

– Вижу, поняла.

– Хорошо, что поняла. Теперь – попробуй сама.

Женька, приняв из рук Грушина пистолет-пулемет, не спеша повторила движение, которое ей только что продемонстрировал старший прапорщик.

– Нормально, – удовлетворенно кивнул тот. – Теперь усложним задачу. Прежде чем перенести палец на спуск, нужно еще и снять оружие с предохранителя. Справишься?

Немного осмелевшая Женька только тихонько фыркнула и уже немного быстрее выполнила требуемое. Похоже, не зря она накануне измусолила себе палец, а Грушин отгибал излишне тугой предохранитель. Получилось быстро и вполне сноровисто.

– Молодец, – снова похвалил ее кладовщик. – А теперь, Эухения, вставай вон в том углу и, целясь в стену, неторопливо повторяй это движение три тысячи раз.

В первый момент Женька решила, что или она ослышалась, или Грушин оговорился, и удивленно уставилась на старшего прапорщика.

– А ты как думала? – хмыкнул он в ответ на ее немой вопрос. – Мастерство – результат упорного труда. Автоматизм в действиях только так выработать и можно – монотонным и многократным повторением. Долго, утомительно – согласен. За один раз точно не управишься. Тебе б для начала хотя бы тысячу повторений за сегодняшний день осилить. Но ничего лучше пока просто не придумали. Так что крепись, красавица. Как говорится, труд превратил обезьяну в человека…

– Ага, чтобы чуть позже превратить его в лошадь… – грустно вздохнула Женька и покорно поплелась в указанный угол.

Там, встав поудобнее, вскинула «Кедр» к плечу, подняла на один щелчок вверх округлый флажок предохранителя и, соскользнув указательным пальцем по холодному металлу и перенеся его на спусковой крючок, прицелилась в застарелое пятно на стене. Опуская пистолет-пулемет и убирая палец со спуска, она чуть слышно прошептала себе под нос:

– Раз.

Да, похоже, ближайшие несколько часов обещают стать весьма запоминающимися. Главное теперь – со счета не сбиться.

В общем, изготовкой для стрельбы из пистолета-пулемета в положении «стоя» Женька прозанималась – за вычетом обеда и… ну, в общем, нужно было еще пару раз отойти ненадолго – почти до ужина. Зато смогла честно заявить, что назначенную Грушиным тысячу повторений сделала. За что и удостоилась от него еще одной похвалы.

– Молодчина, Эухения! Я думал – сломаешься и скиснешь. А ты, я погляжу, настырная. Это хорошо! В такие времена, как сейчас, характер нужен твердый. А иначе – пропадешь ни за понюшку табаку.

Уже прощаясь, Женька решилась задать старшему прапорщику очень волновавший ее с самого утра вопрос:

– Дядь Коль, а можно я в следующий раз не одна приду?

– Не одна? – С задумчивым видом кладовщик осторожно, самыми кончиками пальцев, коснулся старого шрама на щеке. – Это смотря с кем…

– Девчонки сегодня за завтраком спрашивали, – торопливо пояснила девушка, поняв, что имеет в виду Николай Николаевич. – Правы вы были. Нормальные люди уже начали приходить в себя и теперь усиленно пытаются дать понять, что балластом оставаться не намерены. Вот только не все знают, как это лучше сделать.

– Значит, говоришь, не все твои соседки хотят и дальше балластом быть? – Грушин явно всерьез задумался над ее вопросом. – Давай сделаем так: сначала я слегка поднатаскаю тебя. И когда решу, что ты уже вполне годишься в помощницы – тогда и приведешь своих «доброволиц». Мне, на самом деле, человек на подхвате не помешает, чтоб самое простое рассказывать да показывать. Кроме того, за это время, глядишь, кто-то и сам отсеется. А то на эмоциях многим кажется, что они на любые подвиги способны и готовы. А пройдет два-три дня – глядь, и перегорел человечек. Первоначальный запал прошел, а настоящего желания и упорства, оказывается, и не было… Вот на кой мне такие? Зачем я на них свое время тратить буду?

Несмотря на колыхнувшуюся было где-то внутри обиду, Женьке пришлось, прежде всего перед самой собой, быть честной – старший прапорщик был прав. Загоревшимся было заманчивой идеей девчонкам и впрямь неплохо бы дать «отстояться». Поглядеть, у кого это просто сиюминутный каприз, помноженный на эмоции, а у кого – действительно твердое и осознанное желание.

Время показало, что Николай Николаевич был прав. Еще четыре дня она продолжала ходить заниматься на склад одна, отговариваясь от поначалу довольно назойливо лезших с вопросами соседок по палатке, что, мол, «сенсей» еще не принял на их счет окончательного решения. Назначенные ей Грушиным три тысячи изготовок она, кстати, выполнила уже к обеду третьего дня, после чего начала обстоятельно и неторопливо изучать пистолет Макарова, который после «Кедра» показался ей не таким уж сложным. Прерывались занятия только на прием пищи и «санитарные остановки». Ну, еще по нескольку раз на дню Грушин отвлекался на выдачу оружия. Похоже, Женька угадала: «дозрели» до осознания всей серьезности изменений в своей жизни не только ее соседки по палатке. Когда в дверь ангара стучал очередной посетитель, а то и компания из трех-четырех человек, кладовщик садился за стоящий на столе ноутбук и начинал деловито, пусть и не очень шустро, вбивать в графы какой-то программы данные из паспортов пришедших. Потом уходил в глубь склада и возвращался оттуда с новенькими карабинами Симонова, брезентовыми подсумками и бумажными пачками патронов.

То, как называется выдаваемое старшим прапорщиком оружие, она выяснила еще после первого посетителя. Когда тот вышел наружу, Женька наморщила лоб и поглядела на Грушина.

– Дядь Коль, знакомая такая винтовка… Где я ее видеть могла?

– Это не винтовка, Эухения, – хмыкнул тот в ответ. – Это СКС – самозарядный карабин Симонова. А видела ты его, скорее всего, у почетного караула. Могила Неизвестного солдата возле Красной площади… Вспоминаешь?

– Точно! – улыбнулась девушка. – Там еще в таких будках стеклянных солдаты стоят, неподвижные, как манекены. А когда меняются – маршируют красиво…

– Угу, – поддакнул Грушин. – Вот у них там как раз точно такие же карабины. Таких на складах еще много лежит, про запас. Вот их и выдаем.

– А кому выдавать, кому нет – по компьютеру смотрите? – припомнила Женька разговор с регистрировавшей ее усталой женщиной в штабе.

– По нему, родимому, – согласился Николай Николаевич. – Тут база одна вельми толковая. Если кто судимый или на учете в психушке стоял или у нарколога – сразу засемафорит.

– Это что же получается: если человек когда-то глупость совершил или болен, так его на съедение бросить можно? – возмутилась Женька.

– Э, нет, золотце, ты теплое с мягким не путай. Если человек за мелкое хулиганство судим или по экономической статье – это одно. А вот если по тяжким и особо тяжким… Таким деятелям оружие в руки давать – все равно что волка в овчарню запускать: добром не кончится. А про больных, Эухения… так даже в совершенно спокойные советские застойные годы такой термин был – «недееспособный». То есть не способный на самостоятельную деятельность. Заметь, даже в совершенно спокойных и мирных условиях – не способный. А уж про то, что сейчас вокруг творится – и говорить нечего… Вот как такому в руки оружие давать? С которым он сам не знает, что в следующую секунду сотворит, потому как в голове у него – винегрет пополам с «Кириешками». Лично мне таких граждан за спиной иметь – вообще не улыбается, а уж если они при этом еще и со стволами… Так что, как мне кажется, вооружать нужно только тех, кто сам до такой необходимости дотумкал.