Книга Политические убийства. Жертвы и заказчики - Виктор Кожемяко

Так что спасибо, господин Ельцин и компания! Вас не волнует, не тревожит, что где-то в Тамбове молодая мать, оставив сиротой маленького сына, покончила с собой? Вы спите спокойно? Вы даже с удовлетворением отмечаете в своем Новогоднем обращении к народу, что злокозненное обещание наплыва многих миллионов безработных за год пока не сбылось. Один миллион вас не огорчает. Подумаешь, миллион… А ведь это миллион человек, миллион индивидуальных судеб. Великий поэт, разумеется, лишь в полемическом запале мог сказать, будто единица – вздор, единица – ноль. Единица – это очень много, если речь идет о человеке. Живом человеке, который становится вдруг мертвым…

А наше затравленное, разоренное общество позволяет нынешним правителям издеваться над собой. Всем все сходит с рук, в крайнем случае, кто-то уйдет в отставку, сохранив, правда, свои привилегии. «Неудачник» же пусть плачет или даже прощается с жизнью.

Вот оно, реальное испытание гуманизма, который ваша власть неустанно провозглашает и которому интеллигенция (цвет нации!) традиционно присягает. Испытание на излом.

Ладно, с властью-то все более-менее ясно. Ее всегдашний удел – защищать и выгораживать себя, заботой о человеке оправдывая любую, хоть бы самую разбойничью, свою бесчеловечность. Но мне стыдно и больно, что не только кадровик на «Тамбоваппарате», которого к интеллигенции я ни за что не причислю, но и люди вроде бы действительно интеллигентные вдруг с абсолютным равнодушием, мало того – с каким-то циничным, до садизма, бездушием говорили и говорят о трагедиях, подобных тамбовской. Стоит ли, мол, нагнетать и обострять, очернять и дискредитировать? Зачем обобщать единичные факты?.. Какая знакомая старая песня! И поют ее, вслед за властью, некоторые благоденствующие пока ин-тел-ли-ген-ты, начисто забывая об истинной гуманности, которая неотделима от сострадания и милосердия.

Тот кадровик сказал предельно просто: сумасшедшая. Имел в виду, что лечилась в психоневрологическом диспансере. И для многих моих не только властных, но и интеллигентных собеседников этого уже достаточно: вопросов нет. А вот заведующий диспансером кандидат медицинских наук И. Красаянский констатирует, что болезнь ее относилась к неврозоподобным заболеваниям с периодическими обострениями – как при язве желудка, например. Инвалидность не положена. «Однако к таким людям требуются особое внимание и понимание». Всегда ли мы понимаем их?

Между прочим, трагический случай с Галиной оказался в Тамбове не единственным. Почти одновременно, как мне стало известно, покончила с собой (тоже повесилась), оставшись без работы, вальцовщица здешнего завода резиновых изделий Людмила В. Тут объяснение тоже готово: пила. В крови при вскрытии обнаружен этиловый спирт.

Но разве не понятно, что в критических ситуациях ломались и будут ломаться прежде всего люди именно наиболее слабые – самые впечатлительные, ранимые, с уязвимой нервной системой? Недаром женщины преобладают среди них. Известно: где тонко, там и рвется. А число самоубийств и попыток свести счеты с собственной жизнью на территории бывшего Союза увеличилось за последние пять лет почти вдвое. Однозначно осудим всех этих людей? Я знаю: даже православная церковь осуждает. Но у меня, прямо скажу, язык не поворачивается укорять погибшего человека за то, что у него не хватило сил терпеть страдания. Нет, конечно, я не призываю именно так выходить из положения, кажущегося безвыходным. Однако знаем ли мы, что происходит у таких людей в душе, какой ад кипит там, что неотвратимо толкает их за крайнюю черту? И какова доля вины общества в подобных трагедиях? Нередко, по-моему, слишком легко рассуждают об этом. «Литературная газета», беседа с известным писателем, главным редактором журнала «Знамя» Григорием Баклановым. В ответ на вопрос корреспондента, бывают ли у него минуты отчаяния, знаток (не скажу по-сталински – инженер) человеческих душ счастливо и уверенно отвечает: «Отчаяния – нет!» А потом выставляет безапелляционную, предельно категоричную оценку трагической жизненной коллизии, о которой «вот прочел недавно: мать, оставшись без работы, на двадцатый день убила детей своих и выбросилась из окна». Каков же писательский приговор? «Мы в это время курьера искали на неплохую зарплату. Да иди полы мой в подъездах, улицы мети, вся Москва вон в грязи, а не детей убивать».

Я тоже против того, чтобы убивать детей, да и себя. Но жизнь, особенно наша сегодняшняя, полна трагических ситуаций. Скажем, другая многодетная мать, не имея возможности прокормить детей, застраховала свою жизнь, вышла на дорогу и погибла в автомобильной катастрофе. А заметьте, с какой вальяжной легкостью и надменным высокомерием главный редактор, сам, естественно, не помышляющий подъезды мыть или улицы мести, все враз рассудил и решил в сложнейшей человеческой судьбе, о которой он ничегошеньки не знает: только где-то что-то мельком прочел. Ой, лихо! Узнав после этого в конце беседы, что названный автор собирается подарить нам новую свою книгу – о любви («получится ли – Бог весть»), я, честно говоря, подумал: может, что и получится, Григорий Яковлевич, но уж наверняка не «Мадам Бовари» и не «Анна Каренина»…

Меня удручает и бодряческий тон розовощекого, самодовольного Игоря Ефимовича Заславского, генерального директора департамента труда и занятости правительства Москвы, который с восторгом сообщает, что кандидат химических наук (наконец-то) стал электросварщиком, а инженер – «ночным директором», то есть вахтером, будто бы найдя в этом свое истинное призвание. Не верю! Простите меня, но не верю. И хотя бывает, наверное, когда, пройдя сквозь железные зубья безработицы, люди невольно открывают в себе новые способности и таланты, но все-таки, думаю, всегда это сопряжено с определенной драмой, весьма непростой. Потому и воспринимаешь как хитро поставленное пропагандистское шоу очередную телевизионную «Тему», где развязно хохмит тот же Заславский, мелко суетится Влад Листьев, а умело подобранная безработная все время улыбается от уха до уха.

Что-то не видел я таких безработных ни ранее – в Москве, ни теперь – в Тамбове. Увы, все они, с кем встречался (а встречался с очень многими!), были неулыбчивы и угрюмы. Замечу, кстати, что из пятерых сокращенных в конструкторском отделе вместе с Галиной трудоустроиться близко к специальности удалось за полгода лишь одному. Это мужчина. Одна женщина, тоже с высшим образованием, вынуждена была стать кондуктором троллейбуса. Остальные, опять женщины, до сих пор без работы.

– Не знаю, что бы и делала, если б не работающий муж. Может, за Галиной бы ушла, – призналась Ирина Лемешенко. – Двое детей, платят на них по 90 рублей в месяц. Издевательство…

А сколько таких ходят и ходят на городскую биржу труда, бесконечно перерегистрируясь и получая однообразный ответ: «Предложить ничего не можем». Потолкавшись в тесных, душных коридорах и кабинетах, где царит устойчивая атмосфера безысходности, насмотревшись и наслушавшись горя людского, скажешь: нет повести печальнее на свете. Здесь сосредоточены сюжеты сотен человеческих драм.

Да и помощь-то этим людям, оказавшимся «лишними», так сказать, обслуживание их поставлено из рук вон худо. Мало того, что биржу засунули, пожалуй, в самое неудобное место города, названное, видимо, тоже в порядке издевательства бульваром Энтузиастов. Крайне плохо налажена информационная служба. В зачаточном состоянии находится переобучение безработных. На деле, которое по сути своей требует особой душевной чуткости и квалификации, – множество совершенно случайных людей и ни одного (!) профессионального психолога.