Книга Преисподняя - Ясутака Цуцуи

— Кутитютипа, кутютипа, кутикутикутитютипа, кутюкутютипакутикутикутикутикути.

— Чёрт! Зачем только я послушал это вонючее управление пищевой гигиены?! Могли бы спокойно и дальше «спайси» продавать! И продажи были бы что надо! Нет, перешли на «медиум»! Надо было положить на это говёное управление! И во Францию не пришлось бы лететь!

В салоне стоял сплошной крик. Освещение померкло — лампы еле-еле тлели красно-бурым светом, вызывая ассоциацию с Преисподней. Мысль, что с привычкой жить придётся расстаться, заставила Идзуми непроизвольно вскочить с кресла и издать непонятный громкий вопль. До этого момента ему как-то удавалось безмолвно наблюдать за охватывавшим самолёт безумием, поэтому происшедшая с ним неожиданная трансформация произвела впечатление на продолжавшего нести околесицу соседа — он на миг умолк, подняв на Идзуми изумлённые глаза, но тут же возобновил свой речитатив и добавил громкости, полный решимости не дать конкуренту себя превзойти:

— Харамафундарамаханда, фундафундахандарамахандафунда, ханда, хандаракэфундаракэ, фунфунхандарафундарахондарама, фундарумафунарума.

— С Юмико я переспал всего три раза, но это было что-то непередаваемое. Розовые губки между ног — настоящая обитель блаженства. Маленькие лепестки розы. Они так и сочились влагой. Сколько страсти!.. Если бы я мог ещё разок зарыться лицом в её груди и…

Президент компании, много лет скрывавший свои чувства, повернулся к своему начальнику департамента, сидевшему рядом, и обнял его:

— Я тебя хочу! Хочу добраться до твоей задницы!

— Ой-ой! Извините! Я так не могу! — вскричал изумлённый подчинённый. — Перед смертью… Позвольте мне умереть спокойно и красиво!

— Ты что такое говоришь?! Неужели я такой гадкий? — взъярился президент и схватил начальника департамента за горло. Совсем сдвинувшаяся стюардесса, обнажившись ниже пояса, пробиралась по проходу между рядами. Прижавшись к груди крепкого телосложения парня, она похотливо умоляла:

— Ну давай же! Трахни меня! Пожалуйста!

— Идиотка! Выбрала время! — отбиваясь от стюардессы, парень толкнул её. Она упала и залилась слезами:

— Я до сих пор всех отшивала, а мне уже тридцать два, и у меня так ни с кем и не было. Обидно же!

Человек, сидевший в хвосте, вскочил и принялся танцевать, напевая:

— Я всю жизнь как вол работал — накопил чуток деньжат.

И поехал за границу по совету тех ребят.

Говорили мне ребята, что от счастья упаду.

Вместо этого, выходит, — на тот свет я попаду!

Идзуми оттолкнул не прекращавшего бормотать соседа и выглянул в иллюминатор. Он увидел не землю, а косую линию горизонта, где море сходилось с небом. Скрипя всеми сочленениями, самолёт пикировал прямо в воду. Идзуми не выдержал и с криком вывалился в проход. Стюардессы и пассажиры обнимались, плакали и вопили во всё горло, что всем крышка. Идзуми посмотрел на происходящее с отвращением, но уже в следующий миг вдруг сам решил присоединиться к всеобщему бедламу. Скинув брюки, он вскарабкался на рыдавшую в проходе стюардессу, намереваясь удовлетворить её желание. Стюардесса умоляла его поспешить. Салон превратился в кромешный ад, наполненный оглушительными душераздирающими криками и завываниями.

— Мураками! Маэда! Предатели! Дерьмо собачье! Собираются всем рулить, когда я умру! Ничего! Я после смерти вернусь и не дам вам, проклятые морды, покоя!

— О, Горо! Вера, малютка! Если я погибну, кто о вас позаботится?! Ужас! Не хочу умирать! Пусть другие сгинут, только не я! Только не я!

— Пропади она пропадом, эта Франция! Эти чёртовы француженки… Деньги прямо из рук рвали, а потом хихикали у меня за спиной, дураком выставляли. А я эти деньги собственным горбом зарабатывал! Собственным горбом! Это разве дело?! Ну скажите — дело?!

— Что же это такое? Я двенадцать макетов сделал! Гордость моя! Это же жестоко! Внизу море! Море! Там ничего нет! Пусто, как в выдвижном ящике! Мы упадём в море и… смерть! конец!

Харамафундарамахандара,

фундарафундарахандарама,

хандарафундараханд аракэ,

фунфунхандарафундаракэ,

фундарахондарафундарума.

— Хе-хе-хе! И всё это управление! Переключили нас на «медиум»! Дурак я, дурак!

Подумаешь, предупреждение! Оно же юридической силы не имеет! Надо было на него плюнуть и растереть! Просто не обращать внимания! Если бы знал, что умру, — послал бы их к чёрту и делал по-своему! Надо было и дальше торговать «спайси» — на всю жизнь семью бы обеспечил! Катались бы как сыр в масле! Чёрт, чёрт! Понесло меня во Францию за новыми каналами сбыта! А теперь подыхать придётся! Класс! Хо-хо-хо!

— Вместо этого, выходит, — на тот свет я попаду!

— Давай, давай! Подставляй задницу!

— Я так не могу!

— Я до сих пор всех отшивала, а мне уже тридцать два, и у меня так ни с кем и не было. Обидно же!

— Розовые губки между ног — настоящая обитель блаженства. Маленькие лепестки розы. Они так и сочились влагой. Сколько страсти!.. Если бы я мог ещё разок зарыться лицом в её груди и…

Потом была яркая вспышка, запах чего-то горелого… и Идзуми обнаружил, что снова сидит в кресле. Не говоря ни слова, он огляделся. Странное спокойствие охватило его, ощущение было такое, будто он только что проснулся. В салоне было сухо и прохладно, окружавшее Идзуми спокойствие лишало реальности сумасшествие, царившее здесь всего секунду назад. Но нет, сказал себе Идзуми, это смятение и безумие было на самом деле. Он посмотрел на других пассажиров. Все с безмятежным выражением на лицах мирно сидели на своих местах. Идзуми попытался разобраться в своих ощущениях. Откуда вдруг это спокойствие и смирение? Где сейчас находятся он и все эти люди? Не было видно стюардесс — вернулись на свои места? Куда-то исчезли все иностранцы — на борту вроде было несколько. Что с ними случилось? Всё шло к катастрофе, почему же она не произошла? Самолёт уже должен был рухнуть в море. И тут Идзуми словно осенило. Он всё понял. Все они мертвы. Самолёт к реальному миру больше не относится и летит со всеми, кто на его борту, в мире загробном. Вот чем объясняется неожиданно установившиеся в салоне тишина и спокойствие. Это смерть принесла с собой смирение, чувство освобождения от бренного мира, состояние равновесия, возникшее после потери интереса к мирским желаниям. «Я умер, и здесь присутствует только вечная физическая оболочка и душа», — думал Идзуми. Он умер, это точно. Осознание этого факта Идзуми совершенно не опечалило. Хаос, творившийся вокруг него несколько мгновений назад, цепляние за жизнь казались чем-то совершенно чуждым, не имеющим к нему никакого отношения. Смешно, если вспомнить. Что же привязывало его к этому миру? Нет, этот мир — его мир — теперь здесь, а то, что осталось там, — мир потусторонний. Но здесь — это где? Может, в Преисподней, о которой столько разговоров? Потому, верно, и иностранцы пропали. Каждый переехал на своё место, в свою Преисподнюю.