Книга Единственная и неповторимая - Шейн Уотсон

«Уитли, вы согласны?» — спросила дикторша нервно.

«Нет, я вынужден не согласиться. — Новый голос был низким и слащавым, таким обычно говорят тучные мужчины, любящие удовольствия. — Я считаю большим преувеличением называть Эмбер Бест одной из значимых персон двадцатого столетия, даже в области популярной музыки. Но конечно, ее личность была харизматической. И никто не сомневается, что она умела подчинять мужчин своему обаянию и заставляла их выполнять все ее прихоти. Феликс это подтвердит, я уверен».

Опять послышались свистящие нотки. Говорил Феликс Кэт. «Но в тридцатых какая-нибудь Джеральдина Шарп…»

— Они говорят о маме Зельды, правда?

От неожиданности Аманда вздрогнула и схватилась за руль. Нагнувшись, она выключила радио.

— Да.

— Почему они о ней говорят?

— Потому что ее показывали по телевизору.

— А что такое харизма?

— Это когда люди от тебя в восторге.

Кэсс посмотрела на нее так, как будто подумала, что ей преподнесли облагороженную версию настоящего значения.

— У мамы и папы Зельды не одна кровать. Зельда говорит, что у них много кроватей в разных комнатах, и ее папа иногда спит внизу, в кресле или в гамаке.

Кэсс уставилась на мать, ожидая, что она будет изумлена.

Аманда ничего не ответила.

— Папочка говорит, это потому, что мамам и папам иногда нужно побыть отдельно, а то они начнут швыряться друг в друга тарелками. — Глаза ее были как два больших блюдца. — Поэтому папочка был в доме Зельды? Мамуля, почему ты грустная?

Аманда поняла, что по ее щекам текут слезы.

— Я думаю о маме Зельды, вот почему.

— Потому что она умерла?

— Да.

— Папочка говорит, что люди никогда не умирают в твоих мыслях, если их очень любишь. Они точно такие же, как и все живые.

— Ну, папочке виднее, — сказала Аманда, — конечно, ему виднее.

Она припарковалась у дома, затормозив так, что шины завизжали на асфальте.

Глава 7

Как правило, в четверг, привезя детей из школы, Аманда занималась интерьером. В течение последних двух лет она постепенно трансформировала неопределенную богемную обстановку дома в Шеперд-Буш в более утонченную, которая описывалась в «Ла мод» как «новый шик под старину». Журнал определял этот стиль как магический реализм, а Николас называл «позолоченный имбирный пряник». В целом это был декоративный стиль, создание и поддержание которого требовало больших затрат времени и сил. Не только все, начиная от каминов и заканчивая держателями для туалетной бумаги, требовало прикосновения волшебной палочки. Также весьма трудоемким делом было выдержать цветовую гамму — жженый сахар с миндалем, отделка серебристого цвета, светлые крашеные полы.

Николас постоянно повторял: «Почему у нас не может быть простого, уютного дома со всем необходимым, как у других людей?» На самом деле он хотел сказать: «Уж лучше бы ты этим не занималась». Аманда же была полна решимости доказать ему обратное. Для этого она почти каждый четверг рисовала серебряные точки на кафеле в ванной, нашивала карамельного цвета полоски на ламбрекены, раскладывала лоскутные коврики на мебель. Но не сегодня. Сегодня нужно было отложить привычные дела в сторону и начать собирать доказательства.

Для этого Аманде понадобились фотоальбомы, карандаш, блокнот и книга в ярко-зеленой мягкой обложке под названием «А не завел ли он роман?».

Книга казалась лишней в этом ряду предметов. Однако Аманда почему-то решила, что она ей поможет. Ей понравились напечатанные крупным жирным шрифтом вопросы: «Работает ли он допоздна в последнее время / ездит в командировки чаще, чем обычно? Избегает ли он прямых ответов на вопросы? Кажется ли чем-то озабоченным? Есть ли у вас прямые доказательства того, что он вам солгал?» В конце каждого раздела было написано косым шрифтом: «Прежде чем вы будете читать дальше, спросите себя: «А может быть, я все-таки ошибаюсь?»» Если вы отвечали «да», следовало вернуться к первой главе «Природа подозрений».

Аманда к первой главе еще не возвращалась. Посреди блокнота она нарисовала карандашом сверху вниз жирную линию. Слева она написала «Хедланд», ниже — «Август, совещания в Манчестере». Это были два неоспоримых доказательства, которыми она обладала. Николас попал в телепередачу в утро смерти Эмбер в Хедланде, а о ночных совещаниях ничего не было известно коллегам Николаса.

Теперь нужно было установить временные рамки. Она нарисовала горизонтальную линию и под ней в левом углу написала «Свадьба?» и рядом в скобках («Или раньше, в Тоскане?»).

На белой сафьяновой обложке их альбома были вытиснены инициалы: А. и Н. В. и дата — 18 апреля 1993. На внутренней стороне обложки вилась узорная надпись чернилами: «Дорогие Аманда и Ник, за вашу счастливую жизнь! С любовью, ваша Бест Эмбер». Под ней Аманда наклеила фотографию, на которой она стояла между Николасом и Эмбер: ее фата взвилась на ветру вверх как хвост летучего змея, а Эмбер с притворным торжеством потрясала в воздухе букетом невесты. Николас что-то кричал в объектив. «Мы с женой не прочь выпить!» — вот что он кричал. Сэм тогда принес им по маленькой бутылочке шампанского с соломинкой (идея Аманды). А потом на лужайке ее свекрови оркестр заиграл песню Барри Манилоу «Мэнди». На припеве «О, Мэнди…» запели все.

Большинство женщин говорят, что их свадьба прошла как в густом, жарком тумане. Аманде же запомнилась каждая секунда в насыщенных красках и со стереозвуком. Она помнила подхваченный ветром обрывок разговора, стук ложек о тарелки, склоненные в приветствии огромные шляпы, разгоряченные лица, приветливые взгляды и хмельные улыбки.

Оглядываясь назад, она не могла точно сказать, целый ли день так четко отпечатался в ее памяти, или же это было как укол адреналина в сердце — тот момент, когда она зашла за угол беседки и увидела Николаса, наклонившегося к Эмбер, которая откинула голову в высокой красной шляпе назад, словно тюльпан, ждущий, когда его опылят. Где-то заревел двигатель автомобиля, поэтому Аманда сначала не расслышала, о чем они говорили. Сердце ее заколотилось, как будто оно знало что-то такое, о чем не ведал разум. Аманда увидела, как Николас прижал руки Эмбер к своей груди. «Я ни слова не сказал, а ты уже знаешь, что нам нужно, — сказал он. — Я самый счастливый мужчина в мире». Затем он наклонился и поцеловал Эмбер в лоб.

После этого Аманда замкнулась в скорлупе невесты, находящейся в центре внимания. За ней, кивающей и улыбающейся как болванчик, наблюдали со стороны, но боялись подойти близко — как придворные за своим деспотом. Да, это был ее особенный день. Иногда она набредала на группы беседующих, которые тут же распадались, и каждый широко ей улыбался, смеялся вместе с ней. При появлении невесты всё нормальные разговоры прерывались, все начинали усиленно кивать, соглашаясь с каждым ее замечанием. Как будто все видели не Аманду, а платье, фату и диадему, взятую напрокат. У гостей словно выработался рефлекс — отвечать ей заученными фразами типа «прекрасно», «блестяще», «сад такой замечательный» и «погода такая чудесная». И хотя Аманда понимала, что не обязательно знать всех приглашенных на свою свадьбу, ей казалось, что она не видела ни одного знакомого лица.