Книга Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

– Остынь… моя бесценность… драгоценность… умиротворись… умиротворись…

Трепетные уста старшего Димурга более не касались лба Есиславы, и даже не ощущалось его столь надобной для Крушеца близости, вспять какая та сырость плыла подле нее. А может девушка просто покоилась во влажных, высоких травах неспешно покачивающих своими долгими отростками, усыпанных крупной росой и шепчущих полюбовные величания ей в уши… в мозг… в естество.

– И, что велел Родитель? – послышался бас-баритон Небо, единый голосу Першего, всего-навсе отличный малой властностью.

– Велел срочно привезти к нему девочку. Все, что давеча сказывали бесицы-трясавицы, подтвердилось. Наблюдается мощный сбой в кодировках. И теперь нашему малецыку помочь может лишь Родитель… Помочь… спасти от гибели нашего бесценного, дорогого малецыка, – отозвался Перший и тембр его гласа, болезненно дергался при каждом произнесенном слове. – Родитель попытается перекодировать лучицу.

– Перекодировать, – теперь в такт толкованию старшего брата озабоченно откликнулся Асил.

Пришедшая в себя Еси, открыла глаза, немного погодя сообразив, что лежит на правом боку, на облачном кресле, том самом оное возникло под ней из собранных мановением руки старшего Димурга сизых испарений. Впрочем, кресло, ноне многажды удлинившись, потеряло ослон и облокотницы, став похожим на широкий топчан. Оный поместился как раз между облачными креслами Першего и Небо, и расположенного напротив дымчатого сидалища Асила. Посему стоило Есиньке открыть глаза, как она увидела лицо старшего Атефа, каковой тотчас нежно ей улыбнулся. Рука Першего, это она понимала по особому чувству тепла, что пробежало по всей плоти, мягко коснулась ее головы. Тем движение Бог самую толику придавил ее к топчану, не позволяя подняться, единожды ласково приголубив дланью распущенные волосы.

– Ты думаешь, брат, у Родителя получится перекодировать лучицу… Это ведь не вновь рожденная лучица, а уже впитавшая в себя человеческую суть? – нескрываемо тревожно поспрашал Небо, и слегка подавшись вперед с кресла склонив голову, воззрился в лицо юницы.

А Еси нежданно резко качнула головой, так как порой изгоняла дымчатые воспоминания, ибо взглянув в лицо Небо, приметила его полную одноприродность черт с Першим. Не только как оказалось голосом, но и образом, сиянием кожи, фигурой Рас был схож с Димургом, а разнился со старшим братом молочностью наружного покрова, цветом волос, брадой, усами и голубыми очами.

– Не знаю… Ничего не знаю, малецык. Я и сам встревожен, если не сказать более, – Перший прервался, ощутив покачивание головы девушки.

Он, не мешкая, притулил к ее лбу перста, по-видимому, проверяя состояние Крушеца, и тот же миг застыли в своих желтоватых креслах его братья.

– Впрочем, Родитель был хоть и обеспокоен, но достаточно бодр, – продолжил сказывать Перший немного погодя, все еще не отводя перст от головы девушки. – И успокаивал меня. Указав немедля привезти девочку, або тянуть нельзя. Судя по всему, сбой начался уже давно, и мы его не заметили. Эта порывистость, обрывочность воспоминаний говорит, что коли не принять в ближайшее время мер, девочка тронется умом… Мгновенно выйдет из работы мозг, и нам уже будет не спасти лучицу. Не понимаю… не понимаю, как мы могли пропустить хворь. Ведь перед соперничеством проверяли лучицу бесицы-трясавицы. И я… я лично посылал отображение Кали-Даруге, Родителю и получил от них разрешение… – Перста Димурга легохонько затрепетали и, чтобы волнение не передалось Крушецу, он торопко убрал их от лба, принявшись голубить ей волосы. – Не ведаю, что и подумать, мой бесценный малецык, сколько он перенес боли, тревоги, в первой жизни… И вот наново началось. Я говорил Родителю, что это особая лучица, с особой чувствительностью и не надобно… не надобно с ней так грубо. – Бог слегка качнул головой, тем мановением стараясь скрыть обуявшее его расстройство, отчего вновь потревожил в венце змею, широко раскрывшую свою пасть и вывалившую оттуда голубоватый язык, принявшийся ощупывать собственную треугольную голову. – Родителю порой не втолкуешь ничего… А днесь и вовсе сказал, что коль ему не удастся снять болезненность лучицы, он возьмет ее взращивание на себя. А это значит, нарушит целостность Галактик. Он не позволит нам погубить лучицу, точно не сам в том все время участвовал, – негодующе дополнил Перший, и враз сменил тон на значимо мягкий, – не позволит… Потому предупредил, что коль решит изъять лучицу пойдет на обесточивание Галактик.

– Когда ты полетишь? Или ты?… – не договаривая, вопросил Небо, и с такой любовью и нежностью оглядел девушку… не прощупывая, однако точно взирая сквозь нее аль в саму глубь ее мозга.

– Полечу. Конечно, полечу. Не посмею подвергнуть опасности жизнь девочки. Она сейчас бесценна для нас всех, – досказал старший Димург, и, убрав руку от девушки, вероятно оставшись довольным ее состоянием и разрешив тем самым подняться. – Как только все будет готово к полету. И надо решить еще одно затруднение. Нужно, чтобы кто-нибудь из вас отправился со мной, абы девочка была опекаема нами двумя. Это единожды удержит от рывков лучицу, и думаю, успокоит ее во время полета.

Есислава неспешно поднялась с топчана и сев, тревожно обозрела Богов, понеже слушая их речь, кажется, только сейчас поняла, о чем они говорят… Говорят. Зиждители толковали о Родителе, к которому хотят ее отвезти. Родителю, как сказывал о нем Стынь, Верховному Божеству, Творцу Галактик лежащих окрест Млечного Пути, Истоку и Отцу всех четырех старших Зиждителей.

– Я не куда не полечу, – негромко отозвалась Еси, ощутив, как дикий страх окутал всю ее плоть и надавил на внутренности. Ибо находится подле этих трех старших Богов, было тревожно. И мощь Зиждителей чувствовалась не только в самом помещение залы, но и в каждом движение, каждом пророненном слове.

– Успокойся милая, успокойся, – достаточно ровно произнес Перший, и, подняв с облокотницу руку протянул ее в направление юницы. – Пойдешь ко мне, любезная моя девочка? – перста Бога призывно дрогнули.

Они так легонько затрепетали, что Есислава не увидев, а почувствовав их движение, враз повернула голову в сторону Димурга и судорожно качнулась. Желая кинуться к тем перстам и утонуть в плывущей любви и одновременно не позволяя того себе сделать, так как, понимала, тогда она уступит требованию Першего и позволит себя увезти от Липоксай Ягы и Стыня. Димург узрев покачивание и борьбу, однозначно проходящую лишь в человеке, оно как Крушец пребывал сейчас в покое, поднялся с кресла, и, шагнув к облачному топчану на котором сидела Есинька, опустился пред ней на присядки. Спешно пыхнув, вроде выпустив из себя дым, собрался в пухлый ком под девушкой облачный топчан и разком, всколыхнувшись, приподнялся вверх так, что лицо ее оказалось напротив лица Бога… Лица такого дорогого… близкого… недоступного… к которому, единожды питали любовь Крушец и Есислава… любовь… И, несомненно, испытывали досаду лучица и плоть.

– Наша бесценность, – бас-баритон Першего заполнил своей мягкой, низкой певучестью всю залу и, словно заключив в объятия тело, волосы, губы облобызал, так как когда-то делали пальцы демоницы Кали-Даруги. – Тебе нужно. Необходимо полететь со мной к Родителю. – Есиславушка слегка качнула головой, тем не менее, не в силах преодолеть мощь и властность голоса Бога. – Необходимо, чтобы прекратились воспоминания, каковые тебя мучают. Поверь, моя девочка, это будет не долгое путешествие, а после возвращения мы излечим твой глаз, и ты вернешься к Липоксай Ягы здоровой, бодрой, полной сил. Прошу, тебя, Еси согласится и не противится моим повелениям. Поелику я не могу нарушить волю Родителя и обязан тебя к нему привезти, но мне не хочется это делать силой или как-то воздействовать на тебя. Мне нужно, чтобы ты по доброй воле согласилась ехать, оно как сие надобно тебе… тебе, Еси.