Книга Кровь дракона - Денис Чекалов

Хотя Спиридон сошел с дороги, приблизительно зная, что ведунья живет недалеко от лесного источника в самой середине леса, куда никто не ходил, боясь встречи с ней, идти было легко, ноги не вязли в снегу нехоженом, и у парня мелькнула мысль, что колдунья видит его и ждет, разрешая приблизиться. Это соображение заставило его несколько оробеть, но решимости не убавило.

Неожиданно перед ним открылась просторная поляна, в центре которой вода тонкой струйкой бежала из источника и пропадала среди лежавших вокруг камней, влажных, но не покрытых снегом и льдом. Чуть в стороне стояла деревянная избушка, почти скрытая ветвями растущей рядом сосны. Сквозь них пробивался дым из печи, выходящий через приотворенные двери.

Постояв на опушке, собираясь с духом, Спиридон подошел к избе. Тихонько постучал, вопросив в приотворенную дверь: «Есть кто живой?» В ответ послышалось приглашение: «Входи, не бойся, дверь открыта» — голос был ясный и удивительно нежный.

«Господи, оборотни», — мелькнула мысль. — «Шел к колдовке, а забрел в дом молодицы. Не иначе, заплутало меня чародейство».

— Раз постучал, входи, имел храбрость на путь решиться — не теряй ее, когда пришел, — вновь раздалось из-за двери.

Перекрестившись, парень вошел в избу. Пахло в ней дымом, топили по-черному, но он не докучал, глаза не ел, создавая лишь дымку легкую, устремляющеюся к двери, да неожиданное чувство покоя и уюта, отпечаток которых лежал на всем, особо выделяя хозяйку.

Сидела она на лавке, свободно сложив руки на стоящим перед ней чисто выскобленном столе. Белые доски подчеркивали темноту, заменившую с годами тяжкого труда молодую светлость и прозрачность кожи, превратив ее в подобие скомканной небрежно коричневой бумаги. Столь же древним выглядело и ее лицо, однако эти проявления старости не были неприятны, поскольку жизнь и молодость не покинули глаз, ярко голубых, проницательных и заинтересованных. Они составляли общее выражение лица, проглядывавшее сквозь покровы старости, желающие эту жизнь и молодость стереть, похоронить в прошлом.

Старушка была худощава, росту среднего, поскольку над столом поднималась невысоко, опрятна в одежде, излучая общее впечатление чистоты. Такой же чистотой сияла избушка, пропитанная запахом трав, с легким привкусом дыма. Они висели в пучках по стенам, в несколько рядов приспособленные под низким потолком. Отдельно, за отодвинутой сейчас занавеской, висели сушеные ящерицы, змеи и лягушки, стояли горшочки, плотно обвязанные чистыми тряпочками.

Под окошком, затянутым бычьим пузырем, стоял важно большой деревянный сундук, искусно украшенный выжженным орнаментом, с коваными углами и столь же любовно сработанным металлическим замком-щеколдой, тонкими металлическим полосками, опоясывавшими сундук в два ряда.

«Наверное, прячется там потайное, колдовское могущество», — подумалось Спиридону.

Вид старушки умерил опасения парня, однако до начала разговора счел он правильным показать свои благие намерения, одарив старушку, с чем и метнулся к столу, брякнул на него узелок с завязанными деньгами, немало ошеломив ее и заставив откинуться назад. Тут же она улыбнулась, сказав:

— Садись, парень, допрежь денег поздороваться следует, да рассказать, с какой заботой пришел.

Спиридон смутился — и вправду пнем бессловесным в избу ввалился, здоровья не пожелав хозяйке.

— Здорова будь, бабушка, — сказал он. — Пришел я к тебе по нужде великой, затем и благодарность принес.

Спиридонка замолчал, не зная, как приступить к делу. Сперва ведь следовало вызнать способности старушки, а прямо спросить духу не хватало. Старушка, ясно улыбаясь, молча смотрела на него, лишь ласково поглаживая неизвестно откуда взявшегося толстого кота.

«Не черный», — с облегчением подумал Спиридон, который котов вообще не жаловал, считая, что они у человека его силу забирают.

Не в силах долее терпеть молчание, желая как можно быстро добиться помощи для хозяина и вообще определить ситуацию, в которую попал, Спиридон, свекольно побагровев и вытаращив глаза, ляпнул, как с дерева сиганул:

— Правда ли, бабушка, что ты колдовка?

Засмеялась старушка:

— Все ждала я, как решишься спросить, вот ты и не замедлил. Нет, сынок, не владею я чарами колдовскими. Знаю, что людская молва обо мне бает, но все это наветы — один сказал, другой подхватил, третий переиначил, так и пошла гулять кривда.

— Но все же, бабушка, ты людям помогаешь, правда, те-то и хранят молчание, болтают же люди, которые тебя и в глаза не видели. Да и не нужна мне помощь черной бесовской силы, которая человека в кабалу к себе вгоняет. Слышал я, что существуют светлые силы, чистые заклинания, которые противоборствуют колдовству темному.

— Правда это, и раньше, в старину глубокую, люди почитали добрых духов и ждали помощи от них. Берегини защищали, берегли людей от упырей, оборотней. Всяк человек знал заклинания, носил обереги от нечисти. Каждое озеро, лес охранялись своим добрым духом. Вот и в источнике, что рядом с моей избой, живет дух. Вот и сейчас бог Ярило пробуждается от зимнего сна, будит леса, поля, деревья к новому рождению. В каждом доме за печкой, али за порогом домовик живет, за домом следит. Лошадей холит, если масть ему приглянется — его тоже уважать нужно. Почти забыли люди об этом, а зря, неровен час обратиться придется, ан дух и не поможет, не видя уважения к себе.

Она помолчала.

— Вот и к огню перестали бережно обращаться, а он первый враг нечистой силы, да и болезни прогоняет. Видишь, изба моя без дымохода, чтобы огню было сподручнее в избу смотреть да беречь ее.

— А что же батюшка Михаил не говорит об этом в церкви, не учит людей?

— Не пристало ему об этом говорить. Старые боги при новых князьях из почета вышли. Их только немногие уважают, и нет в том греха, ибо и те, и другие добру учат.

— А как же ты не боишься, вот намедни отец Михаил зело ведовством попрекал.

— Что же, живу я тихо, от людей далеко, в бедности и кротости. Никому зла не делаю, ворожбой не занимаюсь, почто святому человеку на меня зло держать?

— Но все же ты людям помогаешь?

— Помогаю, чем могу, лгать не стану, но не всем, а лишь зла в сердце не держащим.

— Как же ты можешь узнать про это?

— Не могу словами выразить, это как глаза сердца моего человека видят. У меня в роду все такое умение знали, травами целебными, заклинаниями особыми, оберегами могли помочь нуждающемуся. Только люди недобрые, про то прознавшие, обвинили маму мою в колдовстве, убили ее, и отца моего. Видишь сундук кованый, то мне отец сладил для приданого, как раз меня замуж хотели выдать. Но не суждено мне было семьи иметь, как черные тучи людской молвы злобной стали собираться, так и жених мой убег, испугался ведьминой дочери. И хоть скольким людям помогли — никто не заступился, добро не вспомнил. Вот с тех пор я и живу в лесу, подальше от всех. Правда, те, кто побоялся против убийц родителей пойти, помогли в тайне от всех избу поставить. В ней я и живу уж сколько лет.