Книга Карнавал обреченных - Людмила Бирюк

Но теперь он потерял всё… Бессмысленность дальнейшей жизни наполняла душу такой нестерпимой болью, что Федор невольно застонал, присев на опрокинутый шкаф. Что делать? В тоске он поднял глаза… и увидел под потолком мокрый шелковый абажур, связанный когда-то матерью. Лампа наклонилась, масло из нее вытекло. Федор поднялся на шкаф и снял с абажур с крюка. Абажур он бережно отложил в сторону, а сам, ухватившись рукой за крюк, подтянулся. Крюк выдержал тяжесть его тела. Судорожная улыбка искривила губы Федора. Он соскочил на пол и, шлепая по воде, пошел искать веревку…

* * *

Императрица Елизавета Алексеевна отослала фрейлин и устало опустилась в низкое мягкое кресло.

Вяло и равнодушно текли мысли. Она не испытывала к мужу ни любви, ни ненависти. Ее не страшила собственная смертельная болезнь, потому что после смерти ее крошек ей уже не хотелось жить. На всем белом свете не осталось никого, кому бы она была нужна, кто бы любил ее по-настоящему. Разве что, кроме одного восторженного юноши-поэта со смешной фамилией. Мимолетная улыбка вдруг слабо осветила ее бледное лицо.

С трудом поднявшись, она открыла крохотным ключиком инкрустированный ящик старинного бюро и вынула небольшую, аккуратную перевязанную стопку рукописей, вырезок из газет и журналов. Удобно устроившись на маленьком диване, развязала голубую ленточку и стала перебирать бумажные листы. Это были стихи Александра Пушкина, молодого стихотворца, отправленного государем в ссылку за преступное вольномыслие. А может быть, не только за это? Лиз догадывалась об истинной причине враждебного отношения царя к талантливому сочинителю, чьи творения могли бы возвысить Россию в глазах просвещенной Европы. Но государь не только запретил Пушкину выезд за границу, но даже удалил его из Петербурга: сначала на юг, потом в глухую деревню. Бледные пальцы Лиз вдруг задрожали. Ее глаза остановились на маленьком стихотворении «Нереида», написанном рукою автора. Пушкин сочинил его в Крыму, но в нем явственно проступало воспоминание об одном происшествии, случившемся в лицейском саду.

Несколько листков со стихами, выскользнув из рук, упали на паркет. Лиз в волнении вновь перечла «Нереиду», и перед ее мысленным взором предстала картина из прошлого.

Лицей располагался во флигеле Большого Царскосельского дворца, где летом проживала императорская семья. Лицеисты часто убегали из своих комнат и гуляли по аллеям. Теплыми ночами Елизавета Алексеевна любила в обществе двух-трех фрейлин купаться обнаженной в царскосельских прудах. Однажды четырнадцатилетний Пушкин невольно подсмотрел купание императрицы. Открывшееся ему феерическое зрелище сразило его сердце. С тех пор Елизавета Алексеевна стала единственной и вечной его музой.

— Милый ребенок… — тихонько прошептала императрица.

В литературном обществе «Арзамас» ему дали какое-то забавное прозвище… Она потерла лоб, пытаясь вспомнить:

— Волчок… Сучок… Язычок…

— Сверчок, дорогая Лиз, — вдруг раздался насмешливый голос Александра.

Господи! Как она не заметила его появления? Она попыталась спрятать стихи, но неумолимая рука решительно выхватила листок.

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,

На утренней заре я видел нереиду.

Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть:

Над ясной влагою полубогиня грудь

Младую, белую как лебедь, воздымала

И пену из власов струею выжимала.

Стихотворение, прочитанное неприятно-насмешливым голосом царя, потеряло прелесть и трепетность. Александр еще раз пробежал глазами по строчкам и молча вернул стихи жене.

— Откуда у вас сия рукопись? Кто автор? Уж не тот ли Сверчок, о котором вы только что вспоминали, ваш тайный обожатель?

Елизавета понимала: Александру известно, кто написал это стихотворение. Ему хотелось лишний раз помучить ее, вынудив произнести вслух имя того, кто был ее юным рыцарем, бескорыстным и преданным.

— Предпочитаете молчать, madam? Напрасно. Сие творение Александра Пушкина недавно было опубликовано в «Полярной звезде» с цензурной купюрой и опечатками. Самый бездарный журнал в России! А стихи прелестны. Их строки покрыты флером тайны. Имена не названы, действие происходит якобы на далеких брегах Тавриды… Но между строк прочитывается другой, скрытый смысл и другие воспоминания. Я давно догадывался о платонической страсти поэта, но не имел намерения говорить о ней. Если она его вдохновляет, а вас забавляет, не вижу в том ничего дурного. Пусть воспевает женскую красоту, лунный свет и соловьиное пение. Но когда он берет на себя роль якобинца и пытается взбаламутить народ призывами к революции…

— Пушкин никогда не писал ничего подобного!

— Просто до вас не доходили его крамольные стихи. Я старался оберегать ваш покой.

Он помолчал, а потом неожиданно стал декламировать наизусть:

Самовластительный злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы,

Упрек ты Богу на земле.

Теперь его голос звучал не насмешливо, а печально, даже горько. Стихи ужасные, а главное, несправедливые. В свое время за это, с позволения сказать, «произведение» автор был отправлен в ссылку на Кавказ, но чувство обиды всё еще терзало Александра. Чем он заслужил такую откровенную ненависть? Всю жизнь он заботился о благе своего народа, освободил Россию и Европу от нашествия Наполеона, создал Царскосельский лицей, превосходное учебное заведение, ничем не хуже английского Итона, где получили блестящее образование отпрыски лучших дворянских родов России, в том числе и дерзкий стихотворец.

— Какая неблагодарность!

Он не понял, произнес ли эти слова вслух или про себя. Голос императрицы вернул его в реальность.

— Не судите его слишком строго. Поэт был совсем юн, когда писал эти строки. Идеи Французской революции вскружили мальчику голову.

Александр устало махнул рукой.

— К сожалению, не одному ему. Можно ли было предположить, что Лицей, в который я сам вселил дух свободы, растит бунтовщиков, призывающих к цареубийству?

— О господи… Не может быть! Вы в этом уверены?

— Более того, Лиз! Я знаю имена заговорщиков.

— Почему же вы не прикажете их арестовать?

Александр помолчал.

— Вокруг меня плетется двойная паутина. С одной стороны, так называемые вольнодумцы, требующие гражданских свобод, с другой — консерваторы, отстаивающие свои интересы. Примешь сторону одних, другие с тобой расправятся. Я жив и царствую, пока эти две силы находятся в состоянии равновесия. Но это равновесие неустойчиво. Что делать? Я не желаю войти в историю как царь, отрекшийся от престола. Но еще больше мне не хочется оказаться задушенным своей же охраной.