Книга Дури еще хватает - Стивен Фрай

Вот какой силы набралось в то время белое зелье и каким вполне обыкновенным событием был его прием в любом общественном месте. Впрочем, мужскую уборную «Аннабелз» «общественным местом» не назовешь.

И еще раз кстати, кое-какие из последних абзацев могут создать впечатление, будто я пишу проект инструкции или рекомендаций для начинающих кокаинистов. Нечего и говорить, что, продолжив чтение и уяснив, какие беды навлекла на меня — по моему мнению — эта пагубная, но безумно обольстительная субстанция, вы со всей ясностью поймете, что я не порекомендовал бы кокаин и моему злейшему врагу. Что, разумеется, не помешает кому-то вырвать мои слова из контекста и использовать мне во вред. Как водится. К этому привыкаешь. Буквально дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь не порадовал меня в твиттере сообщением о том, что «такого» он «от меня не ожидал», — а «таким» может быть все что угодно, от наимягчайшего из пикантных анекдотов до бранного слова, которое «оскорбляет» автора сообщения (не доводите меня до греха), или эпитета, который можно истолковать как свидетельство моего неуважения к тому или иному меньшинству. В каковом неуважении я отнюдь не повинен. Фраза «Господи, сколько ж на свете умных жидов» не представляется мне хоть сколько-нибудь сомнительной. Равно как и «Поразительно, сколько иудеев насчитывается среди великих американских комиков, — должно быть, их количество связано с 2000-летней необходимостью жить бок о бок и как-то сохранять веселость» — или еще что-нибудь в этом роде. Вполне симпатичные соображения, вовсе не понуждающие кого бы то ни было к заявлению: «Прошу прощения, но эти слова оскорбительны. Будьте любезны использовать слово “евреи”, а еще того лучше “еврейский народ”» (как будто от последнего словосочетания еврею жить станет легче, как будто и «еврей» — обозначение слишком обидное). «Еврейский народ следует истребить до последнего человека» или «Всем правят гребаные евреи — известно ли вам, что они сговорились никого больше к власти не подпускать?» От того, что пишущий подобные гнусности будет использовать «приемлемые» слова, вам что, легче станет? Отвратительны или не отвратительны чувства, выражаемые словами, а не сами слова. Черт, я обращаюсь в животное, брызжущее слюной, слыша, что «политическая корректность окончательно спятила». На эту тему я лучше помолчу. Описание моего инструментария дано здесь не в качестве инструкции по эксплуатации, но в предостережение: вас ожидает постоянно заложенный нос, кровотечения из него и из иных, не стану их называть, отверстий тела, бессонница, понос, головные боли, чесотка… а сверх этих унижений самое главное — общение с дилером. До этой интересной, интригующей, иррациональной персоны мы тоже в скором времени доберемся. Дайте срок.

Неожиданное отступление

Ну-с, этот раздел к настоящему дневнику отношения не имеет (дневник затаился, ожидая вас, впереди), но мне представляется, что я должен рассказать здесь — в виде приправы — о неожиданном характере нынешнего дня, того самого, когда пишется это предложение. Его нельзя назвать нетипичным днем моей жизни, но есть в нем одна особенность, редкостная и диковатая. И в этой перебивке, как и во всей книге, также будет множество внезапных отступлений, которые, надеюсь, никого не расстроят.

Проснулся я рано утром, еще чувствуя покалывавшие кожу иголочки. Прошедшей ночью я испытал один из сильнейших за всю мою жизнь маниакальных приступов. Он подбирался ко мне уже несколько дней, но именно этой ночью я ощутил себя почти рехнувшимся. Я, словно впав в неистовство, рассылал всем, кого знаю, эсэмэски, хорошо понимая, что в случае циклотомии (личной моей разновидности биполярного расстройства) безопасность обеспечивается только поддержкой родных и близких. Они по одному лишь твоему голосу понимают, с каким острым ножом подбирается к тебе истерия, и умеют успокоить тебя разговорами или убедить обратиться за помощью. Гипомания (я знаю, кто-то может считать, что ее следовало бы называть гиперманией) нередко проявляется как эйфорическая потребность пребывать в контакте с людьми и в словоохотливой, возбужденной болтливости, почти невразумительной. Как мне объяснили, жить с человеком маниакальным намного труднее, чем с подверженным депрессиям. Но наихудшее, с чем приходится иметь дело члену твоей семьи, супругу или партнеру, это период, когда ты переключаешься из одного состояния в другое. И прошлой ночью я понял, что последняя неделя как раз и была таким периодом, когда я раздражался и вспыхивал по любому поводу. Меня наполняла энергия, однако ее следовало назвать негативной.

Ночью я ощутил такой прилив сил, исполнился такой радости, почувствовал себя столь позитивно и до того уверился в своих достоинствах, что внезапно проникся полным пониманием исторических фигур наподобие Жанны д’Арк и буйного пророческого неистовства Говарда Била, блестящего телевизионного провидца, столь незабываемо сыгранного в фильме «Телесеть» Питером Финчем, — эта роль стала его последним бенефисом, принесшим ему посмертного «Оскара». Уверен, вы помните сцену, где он, мокрый и одержимый, приходит, накинув поверх пижамы дождевик, в здание телестудии, чтобы занять в прямом эфире место ведущего программы и, раскинув руки, призвать каждого своего зрителя высунуться в окно и завопить: «Я зол как черт и больше не собираюсь это терпеть!» Бог весть, какую околесицу понес бы я, если бы оказался этой ночью перед камерой.

Не сохранись во мне крошечного ядра здравомыслия, я совершенно серьезно уверовал бы, что в меня вселился некий великий дух. До конца понять, что я имею в виду, могут лишь те, кто страдает — а может быть, наслаждается — гипоманией. Я и сегодня еще балабоню на предельной скорости, хотя, смею сказать, намереваюсь вернуться к последнему абзацу и отредактировать его, когда либо тихо спланирую с моей высоты вниз (на что искренне надеюсь), либо шмякнусь об землю (чего сильно боюсь)[22].

Природа мании, доводящейся зловещей двойняшкой депрессии, такова: первая противоположна второй во всех отношениях. Одна дает нам надежду и самовлюбленную, грандиозную веру в будущее — другая убеждает нас в полной и неизменной тщете существования. Одна порождает тягу к общению посредством эсэмэсок, писем, телефонных звонков, твиттера и персональных визитов — другая заставляет уединиться в темной комнате, посетителей не принимать и показывать спину тем участливым бедняжкам, что любят нас и хотят с нами поговорить. Два полюса.

Итак, повторюсь. Вчерашний день был таким радостным, что дальше и некуда. Собственно говоря, я даже пошел посмотреть, как моя любимая команда, «Норвич Сити», терпит сокрушительное и совершенно незаслуженное поражение на «Крэйвен Коттедж», домашнем стадионе футбольного клуба «Фулхэм». Как нам теперь удастся продолжить борьбу за первое место в премьер-лиге или в чемпионате страны, я и представить себе не могу[23]. Но это совсем другой вопрос, вас не интересующий. Упоминаю о нем лишь потому, что, пока я сидел на директорской трибуне в обществе Делии Смит{46}, других членов правления и служащих клуба, мне было дозволено клекотать, визжать, отпускать шуточки, вопить и петь йодлем, и никому это странным не казалось. Когда же я дошел до дома, не сломленный даже ужасным проигрышем, то обнаружил, что впал в беспрецедентное состояние обсессивно-компульсивного расстройства.