Книга Деревянные облака - Эдуард Геворкян

Там было на что смотреть. Все оттенки зеленого, голубого и желтого, фантастическое переплетение воздушных корней, гибкие, усеянные мелкими листьями ветви, похожие на лианы; толстые, все в трещинах лианы, похожие на стволы, и ни на что не похожие стволы – нагромождение арок, колонн и торчащих во все стороны метровых вздувшихся наростов, покрытых голубым мхом.

– Ты смотри! – вдруг воскликнул Лыков.

Водитель мгновенно развернулся и кинул ладонь на сенсоры. Через две-три секунды перевел дыхание, сердито сказал Кузьме: «Напугал!» – и снова повернулся ко мне.

Я чуть приподнялся. Впереди, метрах в двухстах, по обочине шли навстречу три подростка. Поравнявшись с медленно ползущей тяжелогруженой машиной, они помахали нам.

Лыков ухватился за поручень, встал, открыл верхний люк, высунул голову и некоторое время смотрел назад. Потом шумно сел на место, хлопнул себя по коленям.

– Они в лес свернули!

– Ну, значит, решили полянами напрямик, – отозвался водитель. – Полянами, говорят, километров на десять ближе.

– И не страшно одних в лес отпускать? – спросил Лыков.

– Не знаю, у меня нет детей. У сменщика дочь, так они ничего, вроде не боятся. Да что им будет, здоровые, крепкие…

Кузьма задумался, а потом сказал, что он вообще мало видел детей. Здесь еще куда ни шло, а на Земле в каком-нибудь городе за день, бывало, ни одного ребенка не увидишь.

– Чего на них смотреть? – удивился водитель. – Они раскассированы по яслям-садам-школам-вузам и копошатся там потихоньку. А мы живем сами по себе, и вдруг рядом возникают невесть откуда прыщавые юнцы и юницы и вещают что-то несусветное.

– А вы что? – поинтересовался я.

– Что я! Гадаю – откуда они взялись? Забыл, что сам вламывался в мир, пугая окружающих своей глупостью и прыщами.

– Дались вам эти прыщи! – сказал Кузьма. – Где вы их видели? Вон, какие все гладкие.

– Это в переносном смысле, – пояснил водитель.

На строительной площадке машины ушли к складам, а мы соскочили у горы пустых капсул с блицклеем.

– Да-а…. – протянул Лыков.

Действительно, впечатляло. До конца монтажа еще далеко, но трехсотметровая полусферическая конструкция, местами уже с восьмигранными пластинами, утыканными короткими трубками, перекрывала почти все поле зрения. Манипуляторы отсюда казались еле заметными черточками, вспыхивали зеленые огоньки резаков, тяжелые платформы кругами ходили над стойкой, время от времени на невидимых тросах повисали разлапистые крепежи. Красиво!

Я поймал себя на мысли, что всерьез думаю, как бы оформить переезд, и вздохнул. Начинать в очередной раз новую жизнь на старом пепелище! Что же у меня все так неладно идет? И работа хорошая, и с людьми хорошими встречаюсь, даже вот мотиватор знакомый есть, а семья не получилась. Были бы дети! Но бездетные семьи живут, и ничего живут. Однажды Прокеш мне сказал, что я отравлен Происшествием. Теперь буду всю жизнь ждать продолжения, и пресным будет казаться все.

«А вы чего ждете?» – помню, спросил я тогда. Как ни странно, он отмолчался. Удивил меня: обычно спрашивал он и отвечал себе же. Я иногда поддакивал, но редко влезал в разговор. Потом я задумался над его словами. Отравлен? Во мне не было напряженного ожидания необычайных и занимательных событий, но после долгого размышления я все-таки понял, что тогда, несколько суматошных дней после Происшествия, я действительно жил в напряженном ожидании событий. И когда все тихо рассосалось, разочарование, загнанное глубоко и надежно, время от времени всплывало. В эти минуты мир если и не тускнел, то, по крайней мере, не веселил.

Позже я понял, что еще глубже во мне таилась обида – будучи непосредственным участником Происшествия, я сам ничего не видел и только потом, по мозаике голографии и рассказов, восстановил более или менее, что с кем происходило. С ними, но не со мной.

Тогда я валялся без сознания, а теперь уже вряд ли со мной что-то произойдет необычное, хотя я честно старался влезать во все авантюры, в которые втягивал Прокеш. Если можно назвать авантюрами его кружение по городам и людям, сбор по крохам противоречивой информации, запутывание себя и других в паутине неясных опасений. «Хронофобия», – однажды сказал ему Миронов, и Прокеш немедленно влез в терминологический спор.

Я вздрогнул от громкого крика:

– Ты что же это наделал, трава ты этакая! – безобразно перекосив рот, размахивал кулаками монтажник.

С покосившейся ручной платформы на песок скатились длинные шарнирные болты. Ползая по песку на коленях, молодой парень в полосатом комбинезоне вспомогательных работ собирал их и складывал на мятое, поцарапанное дно платформы.

– Ты мне каждый шарнир переберешь! – надрывался монтажник. – Каждую песчинку вылижешь! Своим длинным болтливым языком!

Некрасивое и неприятное зрелище! Лыков двинулся было к ним, но я придержал его за руку и подошел сам.

– Помощь не требуется? – спросил я вежливо.

– Помощнички! – с отвращением произнес монтажник.

Странно. По-моему, он на самом деле был неконтактен, а не шутил! Болен? Тогда почему второй не вызывает дежурного врача? Так разволноваться из-за ерунды! Неприятно, если в болты попал песок, но из-за этого, м-м… оскорблять?

Коммутатор на поясе у монтажника сказал голосом Танеева:

– Где там болты, Гастон?

Монтажник сорвал комм с пояса и обрушил в него поток обвинений и угроз в адрес всякой зелени, которую ему дают в напарники. Из-за всяких косоруких теперь надо перебирать шарниры, и будь его воля, он бы всякую там зелень сопливую и близко к монтажной не подпускал. Мало своих проблем, а тут еще строй им эти идиотские, никому не нужные колпаки.

О колпаках он распространялся долго, наконец я понял, что имеются в виду станции фазоинвертора. Я ожидал, что Танеев мягко, но твердо осадит не в меру разгорячившегося монтажника, но Миша буркнул что-то вроде: «Скорее давайте» – и отключился.

Монтажник засопел, рыкнул на молодого парня и, вместо того чтобы помочь ему, пошел к складским помещениям.

– Что с ним? – спросил я парня.

Он ничего не ответил, только коротко глянул на меня и пожал плечами. В глазах его были слезы. Только этого не хватало! В следующий миг я узнал его – это был рыболов Никифор.

* * *

Валентина пришла после занятий. Она выдвинула стол и несколько минут молча сидела за ним, положив руки на столешницу.

Лыков посмотрел на нее, потом на меня, не выдержал и фыркнул, а когда Валентина строго подняла палец, он расхохотался.

– С пальцем у тебя хорошо получилось, – сквозь смех выдавил он. – У меня в отряде случай был. Приставал к поварихе, а она палец подняла, вроде как ты, подержала, да как пальцем по носу с размаху! Я даже взвыл от обиды!

Улыбка медленно сползла с его лица.