Книга Шоншетта - Марсель Прево

Ему ответил подавленный крик, и он едва успел подхватить неподвижное тело падавшей Луизы: последнее волнение отняло у нее и последние силы.

Ее перенесли на постель. Мадам Бетурнэ, испуганная, огорченная, сердясь на Жана, выслала его вон из комнаты.

Он вышел, шатаясь как пьяный, и сел на пол на площадке лестницы, опустив голову на сжатые кулаки, ничего не понимая и чувствуя, что сходит с ума. Он, не двигаясь, смотрел в черный пролет лестницы, машинально считая медленные удары маятника больших стенных часов. Он чувствовал полный упадок мужества, сознавал себя низким, – он, до сих пор отважно глядевший в лицо будущему и до такой степени владевший собой, что любил самопожертвование ради самопожертвования и ради воспитательного значения, какое оно могло иметь для образования характера. Кто же в это последнее время отнял у него волю? Он старался вспомнить, с каких пор это началось, и потерял нить мыслей.

Ему пришли на ум прошедшие невозвратные дни, и он почувствовал тоску по морю, где на него не смотрели женские глаза, где его сердце было свободно, тело здорово. Неужели он никогда больше не будет жить на корабле, не будет дышать живительным морским воздухом? Но тут он заметил, что лжет сам себе: ведь он вовсе не хочет уехать, не может уехать. Он вздрогнул, вспомнив о Шоншетте; он никогда, никогда не расстанется с нею. Пусть все пойдет прахом, лишь бы она принадлежала ему! Ах, взять ее, увезти, ревниво охранять, бежать с ней – все равно куда, только бы подальше, где никто не видел бы их! Его грудь дрожала от рыданий; ему хотелось кричать, вопить, хотелось чувствовать кого-нибудь около себя, хотя бы для того, чтобы слышать упреки за свою слабость.

Вдруг дверь комнаты Луизы отворилась, и Жан, вскочив на ноги, очутился лицом к лицу с мадам Бетурнэ.

– Что она? – тихо спросил он.

– Она не вполне пришла в себя, и на губах у нее выступила кровь.

– Кровь? Боже милостивый, она кашляет кровью?!

– Да, я страшно потрясена. Надо немедленно послать за нашим доктором в Кемпэр.

– Я сейчас поеду, – сказал Жан, совершенно пришедший в себя, – дай мне свечу, я пойду, оседлаю «Корригана».

Мадам Бетурнэ, тихо ступая, вернулась в комнату и зажгла свечу, стоявшую на камине. Заглянув в комнату, Жан увидел на постели Луизу, бледную, неподвижную, и Шоншетту, склонившуюся над подушкой.

– Поезжай скорее, – сказала тетка, подавая ему свечу, – и привези кого-нибудь.

– Будь спокойна, привезу, если бы даже пришлось тащить его силой, – ответил Жан.

Он сбежал с лестницы, отодвинул засовы наружных дверей и бросился в конюшню. Несколько минут спустя, он уже скакал по дороге в Кемпэр.

Вдоль его пути раскинулась необъятным морем песчаная степь, среди которой там и сям торчали гранитные глыбы, белевшие при свете луны. На горизонте мелькали красные огоньки, – это был Кемпэр.

Глава 13

Прошло две недели. Стоит роскошная весна, но самые радостные улыбки ее не в силах удалить печаль из маленького замка Локневинэн. Старик Виктор и добродушная Ивонна часто проходят по деревне, озабоченные, спеша возвратиться в замок. На обращенные к ним вопросы они неизменно отвечают:

– Все еще не лучше!

В нижнем этаже все ставни закрыты; вся жизнь замка сосредоточена в комнате больной Луизы.

Вот приехал доктор, молодой человек, недавно поселившийся в Кемпэре и пользующийся репутацией врача, превосходно знающего свое дело. Его привез Жан в ту ужасную ночь, когда он, не помня себя, поскакал в Кемпэр за помощью. До старого доктора Лорэна его даже не допустили под тем предлогом, что доктор сам болен; тогда он бросился по указанному адресу и вместе с молодым доктором вернулся в Локневинэн. Дорогой он рассказал ему о внезапном приступе лихорадки после сильного волнения и о кровохаркании. Доктор Розье приписал это повреждению сердечных сосудов, но у постели больной он был, по-видимому, поражен тем, что нашел, и очень внимательно осмотрел и выслушал Луизу. Шоншетта, мадам Бетурнэ и Жан, которого никто не подумал удалить из комнаты, с тревогой следили за доктором, стараясь прочесть приговор на его лице. Наконец Розье осторожно опустил на подушку голову молодой девушки, посоветовав держать ее повыше, и отозвал мадам Бетурнэ в отдаленный угол комнаты.

– Эта молодая девушка – ваша дочь? – несколько нерешительно спросил он.

– Нет, доктор, – ответила старушка, – это – моя племянница. Но, хотя я люблю ее, как родную дочь, прошу вас, ничего от меня не скрывать. Я хочу знать правду.

Доктор поклонился.

– Не было ли у нее в детстве какой-нибудь грудной болезни? – спросил он.

– Нет, – ответила мадам Бетурнэ, стараясь припомнить, – ничего не было. Насколько я помню, она всегда была здорова. Когда ей было лет десять, перед тем, как поступить в Вернон, она иногда жаловалась на боль в спине. Я советовалась с доктором, но он не нашел ничего серьезного.

– С каким доктором вы советовались.

– С доктором Лорэн, в Кемпэре. Вы, конечно, знаете его?

– Разумеется, знаю. Так он выслушивал ее?

– Нет, никогда не выслушивал.

– А в пансионе?

Старушка вопросительно взглянула на Шоншетту.

– В пансионе, – медленно начала девушка, тоже стараясь припомнить, – в пансионе… нет, Луиза ни разу не была в лазарете. Но мне помнится, что она иногда жаловалась мне на легкие боли в спине.

– В конце концов, доктор, – сказала мадам Бетурнэ, – что же с ней такое?

– Я считаю ее очень серьезно больной, – с видимым сожалением ответил доктор. – Правое легкое внушает большие опасения; левое тоже затронуто.

Это неожиданное сообщение, как громом, поразило всех.

– Затронуты легкие! Боже мой! – воскликнула старушка, от волнения забывая понизить голос. – Доктор, это невозможно, вы ошиблись! Выслушайте ее еще раз. Неужели человек, доживший до восемнадцати лет без бронхита, даже без сильного насморка, может вдруг оказаться чахоточным?

– Мне крайне грустно разочаровывать вас, – возразил доктор. – В настоящее время чахотка – обыкновенное явление. Можно прожить десять, двадцать, даже двадцать пять лет, не подозревая, что такой существенный орган, как легкое, разрушается с каждым днем. Разве вы не знаете, что природа довольствуется одним здоровым легким? В один прекрасный день какое-нибудь усилие, волнение, даже самое незначительное обстоятельство, вызывающее, прилив крови, нарушает неустойчивое равновесие и ускоряет развязку. – Доктор вдруг остановился. Увлекшись желанием доказать правильность своего диагноза, он забыл, что говорит с близкими больной людьми, и теперь спешил сгладить тяжелое впечатление своих слов. – Но в этом возрасте, – продолжал он, – сама природа часто приходит на помощь, и тогда все наши предположения оказываются несостоятельными. Вылечить левое легкое вполне возможно, – я даже сильно надеюсь на это, – а с одним легким, повторяю, можно прекрасно жить.