Книга Дневник нарколога - Александр Крыласов

— Muchas grasias, — поблагодарил Леня.

— Говорите на русском, — попросил Хуан, — мне нужно чаще практиковаться.

— Вы замечательно говорите по-русски, — отвесил комплимент Леня.

— Спасибо, — расплылся в улыбке Хуан, — я свободно владею также английским, немецким и французским языками. Я историк.

— Хм-м-м, — оторопел Куприянов.

— Что я здесь делаю, хотите вы спросить? — проницательно улыбнулся Хуан. — Работу охранника я ждал два года. Это огромная удача — иметь такую должность.

Мимо них с визгом и криками пронеслось французское семейство.

— Обратили на них внимание? — поинтересовался охранник, историк и полиглот.

— Да уж, — Леня рассказал о своем заплыве и о поведении французов на воде.

— Они из Нормандии, — понимающе кивнул Хуан, — потомки норманнов.

— Кто? — не понял Куприянов.

— Норманны, или нормандцы (северные люди) — народ, сформировавшийся в результате смешения аборигенного населения Северной Франции и викингов, вторгшихся в королевство франков под началом Хрольфа Пешехода. В 911 году Карл Третий по прозвищу Простоватый уступил часть Северной Франции вождю норманнов. Хрольф Пешеход сначала превратился в Роллона, а после крещения стал Робертом. Потом норманны напали на Англию, и пошло-поехало. Ребята были очень серьезные, потомки, очевидно, им не уступают.

На следующее утро Куприянов неожиданно разругался с женой, она считала дни до отъезда, так соскучилась по детям. За завтраком раздраженный Леня даже написал стих о войне полов на салфетке. В перерывах между поеданием ветчины и сыра зачитал супруге.

Война полов

Она типа принцесса.

Я под панка кошу.

Она пьет витамины.

Я курю анашу.

Ей по кайфу Вивальди.

Я торчу от «Кино».

Она нежная фея.

Я тупое бревно.

Она любит лечиться.

Я здоровье гублю.

Она любит Сваровски.

Ну, а я не люблю.

Она водит машину.

Я угнал самокат.

Она чайная роза.

Я подонок и гад.

Я кручусь дни и ночи.

Она тратит все вмиг.

У нее сто нарядов.

У меня нервный тик.

Она ногти шлифует.

Я не брился три дня.

Мы придурки по жизни:

Я, мой брат и родня.

Она прется от кошек.

Я тащусь от собак.

Мы по многим вопросам

Не сойдемся никак.

Хорошо гомосекам,

Голова не болит.

Они любят, утырки,

Свой же собственный вид.

Ну, а мы бьемся в корчах.

Наши души в крови.

Мы несчастные жертвы

Разнополой любви.

— Слабенько, — поморщилась супруга, — а ты что, анашу куришь?

— Да нет, — осерчал Леня, — я и самокат никогда не угонял. Это же метафора, литературный прием, необходимое сгущение красок.

— Скукотища здесь, — скривилась Ксения, — и магазины так себе.

— Это же Мальорка, — округлил глаза Леня и перешел на крик, — Испания! Наши родители в свое время о ней не могли и мечтать! Им кроме Болгарии ничего не светило, да и то, чтобы туда попасть, приходилось стать рабом КПСС. А они не хуже нас.

— Вспомнила бабка, как девкой была, — безразлично отозвалась супруга, — и все равно мне здесь не нравится.

— Ты же сама сюда хотела! — вскипел Куприянов. — Тогда бы лучше в Черногорию поехали. За эти деньги там целый месяц можно было отдыхать.

— Черногория вообще дыра, — припечатала жена.

— Так куда же ты хочешь?

— Никуда не хочу. Домой хочу, к детям.

— Так и сидела бы дома.

— Ага, ты бы по Мальорке разгуливал, а я бы дома с детьми сидела.

За столом установилась напряженная тишина. Через три минуты Ксения тяжело вздохнула:

— Как они там, бедные, с бабушкой?

— Чего с ними сделается. Чай, не с чужой бабушкой остались, со своей, — отмахнулся Леня.

— А если она за ними не уследит?

— Уследит.

— А если они чем-нибудь отравятся?

— Не отравятся.

— Откуда ты знаешь?

— Да что с ними может случиться за какую-то неделю?

— Не нравится мне здесь, — настаивала супруга, — и ты тоже хорош, нет бы пошел, поскандалил, добился более просторного номера. Четыре звезды, а номер тесный, полотенца меняют не каждый день.

— Ничего себе ты пироги закидываешь, — возмутился Куприянов, — вы, русские девушки, совсем обнаглели. Раньше слаще морковки ничего не пробовали, а теперь даже Мальорка для вас не фонтан.

— И по телевизору показывают всего один русский канал, — наябедничала Ксения.

— Ты что, сюда приехала телевизор смотреть? — удивился Леня. — Семь дней отдохнем — и назад в Хопер.

— Какой Хопер?

— Так нашу Родину называют.

— Я, между прочим, патриотка.

— Я тоже патриот. Я же не уехать из России хочу, а всего лишь отъехать от нее на безопасное расстояние.

— Какой же ты придурок, — вздохнула супруга.

— Почему же я придурок?! — взвился Леня. — Я привез тебя на Мальорку, мы живем в четырехзвездочном отеле, который выбирала лично ты, я закодировался и теперь не пью, я день и ночь думаю, как больше заработать! И я же придурок?

— Придурок, — сладко потянулась жена.

— Почему?!

— Да потому что придурок.

Леня побелел, как Белый дом после капитального ремонта, отшвырнул в сторону стул и под неодобрительный шепоток туристов побежал к шведскому столу. В металлической чаше в окружении кубиков льда нежились и потели бутылки шампанского. Куприянов взял одну из них за скользкий бок, принял позу горниста, и газировка, шипя и пенясь, нехотя потекла в его глотку. Леня закашлялся и понял, что если он сейчас остановится, то ничего страшного не произойдет, несколько капель шампанского не могут вызвать ничего кроме приступа кашля. А кашель уже бил Куприянова не на шутку, норовя перейти в неэстетичную рвоту. Леня зажмурил слезящиеся глаза, поднес ладони ко рту и попытался дышать только носом. Кашель стал понемногу отпускать, и Леня сквозь пелену слез смог различить поднос, где шеренгой вытянулись бокалы. Он выдернул один, два соседних бухнулись на пол.

— К счастью, — прозвучал чей-то женский голос.

Куприянов налил шампанское в бокал и принялся тяжелыми глотками осушать содержимое. Он почувствовал, как волна жара зарождается в области груди и течет вниз по спине до самого копчика, останавливается и поднимается наверх. Вот загорелась шея, вот запылыхало лицо. Дышать становилось все трудней и трудней. Чья-то рука сунула ему другой бокал. Леня хлебнул и обалдел, в нем было какое-то масло.