Книга Сторож брату своему - Ксения Медведевич

– Ффуухх… – Существо совсем по-человечески облегченно вздохнуло.

Расслабив руки, Тарик уперся ими в камень своего… надгробия?.. и помотал головой. А потом поднял лицо и – увидел аль-Амина.

Сморгнул. Медленно повернулся всем телом и спустил ноги с камня. Мухаммад заметил, что обуви на нерегиле нет. Тот встал. Выпрямился.

Аль-Амин непроизвольно попятился. И, почему-то погрозив пальцем, крикнул:

– Я, Мухаммад аль-Амин, волей Всевышнего халиф аш-Шарийа!..

А дальше – дальше все вспыхнуло. Режущим, белым, как молния, светом, от которого смерклось в голове.

Падая в черноту, аль-Амин успел в ужасе увидеть, что нависшее над ним существо раскрывает огромные, невозможные, пылающие крылья – и скалит острые мелкие зубы.

Последним воспоминанием стало пронзительное чувство унижения – он все-таки пустил в штанину струю. И снова ужас, хотя испугаться еще сильнее было невозможно.

Существо вперилось в него жутким, нездешним взглядом, по-змеиному прошипело: Прочь!!! – и исчезло. В обморочной, гулкой тьме, в которую аль-Амин провалился с жалобным, горестным воплем.

* * *

Тот же самый час на поверхности

Когда камень вздрогнул и страшно скрежетнул в первый раз, Джавед подумал – неужто так змей лезет? Какая махина, вот нажрал брюхо, Мухсин трясется!

Скалы гулко встряхнулись снова. Черное, неровное по краям жерло пещеры оставалось безжизненным.

Привязанные к столбам пленники бесполезно, глупо дергались в веревках и орали на разные голоса. Двое ханьцев, кипчак и ханетта голосили на своих наречиях. Ничего не разобрать, конечно – ни фарси, ни ашшари невольники не знали. Вон, один даже ноги сумел выпростать – так пятками колотился об дерево. А баба, кстати, стояла молча – только в небо смотрела. Мокрое лицо блестело под скудным солнцем. Обычно, кстати, бабы орали до хрипоты, крутили патлатыми башками и пытались в ночь перед жертвоприношением залучить кого-нибудь между ног – все надеялись, что попользуют и пощадят. Молодцы пользовали их нещадно, но Джавед таких игр не одобрял – аждахаку, по обычаю, вообще девственниц положено приводить. Целку достать, конечно, не получалось – но все равно, надо же иметь уважение и к змею, и к жертве. Незачем макать свое в чужое – назначили аждахаку, так пусть он и получает все в целости и сохранности.

Эта баба, кстати, ночью никого к себе не подпустила. Молча лежала, только губы кусала. Ревела, конечно, но молчала. Храбрая. Ее из Фейсалы привели – с караваном, который неделю назад ушел на юг, в Хань.

И тут опять тряхнуло – сильнее прежнего! Над головой зашуршала осыпь, Джавед прикрыл ладонями голову от мелких камней и потому не сразу увидел показавшего морду змея.

Низко мотающаяся башка почти касалась брылями камня. Аждахак поморгал длинными, желтыми зенками и неспешно полез наружу.

А вот дальше Джавед помнил не все.

Сначала ударил ветер – да так, что их чуть с камня не сдуло. А с ветром донесся тихий крик. Потом, правда, парс понял – не тихий. Наоборот, оглушающий, но очень тонкий. Как иголка, которую загоняют под ногти. Как стон, тихий, но страшный.

Крик ударил в уши, как ветер, а потом неровные камни, столбы, рогатую башку змея и устье пещеры залило синюшным, потусторонним светом.

Перед почерневшими, изглоданными столбами опустилось ослепительное существо в белых одеждах – с длинным, горящим мечом в руке.

Держась из последних сил, Джавед успел понять, что меч – живой. Тигр на рукояти разевал острозубую пасть и кричал – тем самым неслышным, страшным криком. Развевалась белая шерсть волшебного зверя, плыли в воздухе черные волосы существа, летели за спиной белые одежды…

В последний оглушающий, кошмарный миг белый воин взмахнул клинком – и половина морды ревущего, бьющего хвостом аждахака съехала на сторону. Веером полетели черные блестящие брызги. Змей конвульсивно дернулся, задрал обкорнанное, зияющее живым мясом рыло – и рванул вперед. Белый отпорхнул в сторону и невесомо отмахнул клинком.

С тяжелым, глухим стуком башка змея обрушилась на камень.

Джавед хрюкнул от страха и побежал прочь – как никогда еще в жизни не бегал.

* * *

Караван аль-Амина, некоторое время спустя

Очнулся аль-Амин от боли между глаз. Очень сильной боли. Попытавшись открыть глаза, обнаружил, что глаза тоже режет – нестерпимо. Кругом посвистывало и подвывало. Спине было очень жестко. Сморгнув слезы, он все-таки увидел – бархатное, с кисеей верховых ночных облаков, утыканное звездами небо. Пахло чабрецом, потом, верблюдами и бараниной.

– О мой повелитель! – засуетились вокруг голоса.

И тут же заботливые руки подняли его, и помогли сесть, и насовали под спину подушек и валиков. В глазах плыло.

– О мой халиф, ты жив и в добром здравии!

«Убью, сука», – мрачно подумал аль-Амин. За «доброе здравие». Голова болела так, что глаза слезились.

– Где… – Язык еле ворочался во рту.

– Да, мой халиф?

Тьфу. Это он так теперь будет хрипеть, вместо того чтобы говорить? Вместо человеческих лиц вокруг все еще расплывался туман.

– Где…

– О мой халиф… Ой!

Удар кулака, видно, пришелся куда надо, потому что раб вякнул и замолчал. Туман вокруг него почтительно притих.

– Где…

Почтительное молчание.

Заливаясь слезами боли, аль-Амин потер виски. Собрался с волей. И все-таки выдавил из себя:

– Г…где… эта га…гадина?

Молчание.

– Гы… где?..

Голос все так же срывался, но его, похоже, поняли. Кто-то вкрадчиво – ага, явились, выкормыши гадские, – проговорил:

– Он… поблизости, мой повелитель.

Что?! В какой еще такой «поблизости»? Сейчас он покажет подлой твари такую поблизость!..

– Г-где?!..

– Они… доставили тебя сюда, о мой халиф. И вернулись.

«Они»? Какие еще «они»?

– О…они?..

В глазах прояснялось, и склоненная чалма с висящим кончиком белела все явственней и явственней.

– Они, мой халиф, – с нажимом повторил Джунайдов мюрид.

И поднял взгляд.

С мгновение посмотрев в спокойные холодные глаза, аль-Амин раздумал переспрашивать.

Конечно, они. Джинны. Джинны из-под скалы.

Мюрид тонко улыбнулся и снова почтительно опустил взгляд. И мягко добавил:

– Скорее всего, Тарик прибудет сразу в Фейсалу, о мой халиф. Завтра мы сможем тронуться в обратный путь.

Страх сменился жгучей яростью, словно забитый фонтан прорвало.