Книга Раны чести - Энтони Ричес

— Значит, интересуешься нашей беседой?

Голова энергично заелозила по прилавку. Руфий вытащил кинжал и ласково провел кончиком по мягкой коже вокруг уха.

— Хорошо. Тогда давай проясним ситуацию. Если я услышу от кого-нибудь хоть слово из моего частного разговора с другом, через час твоя голова лишится уха. Может, ты и избавлен от нарядов, но от моего кинжала это тебя не избавит. Дошло?

Голова бешено закивала.

— Хорошо. А теперь заберись поглубже в свой сарай и не вылезай оттуда, пока я не позову.

Кладовщик, не оглядываясь, скрылся в темноте. Руфий с ухмылкой повернулся к другу.

— Тебе с самого начала нужно выучить одно — все, сказанное на складах когорты, станет общественным достоянием. Это так же верно, как и то, что начальник складов — самый богатый офицер крепости, если у него есть хоть унция мозгов… Ладно, я прервал тебя на полуслове. Ты говорил, что меня шантажом заставили пойти на службу в когорту в обмен на твою безопасность и что ты не намерен терпеть такое обращение?

— Я…

Руфий вновь поднял руку, прося юношу помолчать.

— Минутку. Прежде чем ты продолжишь, думаю, мне следует разъяснить свою позицию. Когда Солемн попросил отвести тебя сюда, он предупредил — префекту Эквитию отчаянно не хватает опытных офицеров. Он сказал, что Эквитий, а скорее, его старший центурион, могут попытаться вынудить меня служить здесь. И знаешь, при этих словах у меня сердце чуть из груди не выскочило. Ты думаешь, меня шантажировали — и да, Фронтиний думает, что раскрутил меня на выгодную сделку, но в действительности выиграл я.

Марк непонимающе нахмурился.

— Но почему? Ты же заработал отдых после двадцати пяти лет службы.

Руфий залез в груду своего нового снаряжения и вытащил жезл — кусок виноградной лозы, за годы использования вытертый до блеска.

— Видишь его? Простая деревяшка, и годится разве что на растопку, пока я не взял ее в руки. Но в моих руках это символ власти. Пятнадцать лет таскал почти такой же по всей стране, пока он не стал частью меня. Первый предмет, который я брал в руки утром, и последний, который откладывал, когда ложился спать. И скажу тебе: я любил эту жизнь. А хочешь узнать, какой день был худшим за все двадцать пять лет, проведенных мною «под орлом»?

Марк кивнул; злость ушла, оставив печальное смирение. Руфий уставился куда-то вдаль, словно перед глазами находились вовсе не стены склада.

— Мой худший день… не тот, когда я впервые попал в лагерь новобранцев в Галлии, где меня остригли, а центурион гонял нас вокруг плаца, пока кишки изо рта не полезли. И не тот, когда моя центурия попала в засаду в долине Тавы и через десять минут от семидесяти семи человек осталось пятьдесят три и груда мертвых и умирающих. Да простит меня Бригантия, но даже не тот, когда безвременно ушла моя жена, которую забрали холод и сырость. Хотя тот день близок к худшему…

Руфий глубоко вздохнул.

— Нет, худший день за все эти годы — тот, когда мне пришлось вернуть жезл легату. Стоял туман, весь легион выстроился на парад, центурии тянулись вдаль, пока не скрывались в дымке. От меня требовалось всего лишь промаршировать вдоль моей когорты, принять их приветствие, подойти к легату, вручить ему жезл, отсалютовать, развернуться кругом и смотреть, как легион уходит. Казалось, это займет целую вечность, но все закончилось в мгновение ока. Я стоял рядом с легатом и смотрел, как марширует легион и моя когорта, которой командует другой человек, мой друг. Я готовил его много лет, выбрав среди всех своих центурионов. Но это было все равно что смотреть на свою жену в объятиях другого мужчины…

Он вынырнул из своих воспоминаний и серьезно посмотрел на Марка.

— Итак, центурион, когда Секст Фронтиний улыбается тебе, а ты прекрасно знаешь — он думает, что приобрел опытного офицера по цене временной помехи, да и то, пока он не найдет повод обвинить тебя в неудаче, скажи себе так — Квинт Тиберий Руфий счастлив, как свинья в огромной куче навоза. А ты, парень, не допустишь ошибки. Не тогда, когда я рядом и готов поддержать. Понял?

Марк кивнул и выдохнул:

— Понял.

— Хорошо. Они сказали, кто назначен твоим оптионом? Я спрашиваю только потому, что Фронтиний особо подчеркнул это. Похоже, он решил, так будет забавно.

Марк снова кивнул, поджав губы в предчувствии продолжения.

— Я бы тоже посмеялся, если бы не думал, проклятье, что будет очень сложно…

К огромному удивлению римлянина, Дубн с исключительным хладнокровием принял известие о назначении Марка центурионом Девятой центурии, а его самого — оптионом. Юноша дождался, пока они не остались одни в комнатах центуриона, и только потом задал вопрос в лоб. Дубн, не выказывая никаких эмоций, посмотрел на него и пожал плечами:

— Ты думаешь, я сержусь, но тебе не о чем беспокоиться. Я не сержусь и не хочу говорить об этом. А сейчас надевай форму и пойдем посмотрим, что же нам досталось.

Марк упорствовал, не желая поверить, что с точки зрения огромного бритта все настолько просто.

— Дубн, нам нужно поговорить, и это не может ждать. Я…

— Ты центурион. Я оптион. Я выполняю твои приказы. Нет проблем.

— Но ты же воин, ты настоящий солдат. Я пришел в крепость, уже задолжав тебе жизнь, — и вот так просто получил должность центуриона? Тебе должно хотеться врезать мне по морде! Как ты можешь принимать все настолько легко?

— Возможно, ты станешь настоящим центурионом. Я предпочитаю быть лучшим оптионом когорты. Из меня никогда не выйдет центуриона, я слышал об этом не раз.

Марк, в секундном озарении осознавший, что сдерживает бритта, был потрясен этой догадкой и способом, которым Дубну не дают реализовать свой потенциал.

— Тебе множество раз говорили, что ты не будешь офицером, и ты прекратил все попытки. Мой отец говорил в таких случаях: «накликал беду на свою голову». Смотри, старший центурион рассказал мне о твоем отце, как его свергли с трона, когда ты был еще мальчишкой, и как он послал тебя сюда, когда умирал. Он сказал, он не верит, что ты будешь сражаться со своим народом, когда придет время, но считает, что ты стал лучшим солдатом когорты ради удовлетворения уязвленного самолюбия, а вовсе не ради службы. Дубн, он сомневается в твоих взглядах, а не в способностях…

Бритт только пожал плечами. Марк улыбнулся; от сделанного умозаключения, позволившего видеть сквозь защитные заслоны Дубна, у юноши закружилась голова.

— И они раз за разом повторяли, что центурионом тебе не быть, пока ты сам не поверил. Я могу это изменить. Ты будешь центурионом, если захочешь им стать…

Дубн долго смотрел ему в глаза, испытывая его искренность.

— Ты поможешь мне стать центурионом? Почему?

Марк сделал глубокий вдох.

— Дубн, за прошлую неделю ты говорил об этом раз десять. Я был преторианским офицером, но никогда не видел боевых действий, только церемониальную службу… Я хочу, чтобы ты помог мне стать настоящим офицером, командиром воинов. Чем же еще я смогу отплатить тебе?