Книга С тобой навсегда - Татьяна Ковалева

— Хорошо — был. Но мы никому не скажем.

«Ах, как это на него похоже!»

В это время незнакомец начинает шевелиться. Глаза его слегка приоткрываются — мутные, невидящие. Но приоткрываются лишь на пару секунд. Мужчина роняет несколько почти бессвязных фраз… явно не по-русски. И опять отключается. Кандидат оборачивается на мгновение:

— Язык не финский.

— Нет, не финский.

— Это идиш или немецкий.

— Идиш — тоже немецкий, — поправляю я. — Диалект.

— И все же… Откуда он?

Я не отвечаю. Не считаю необходимым. Хотя отлично слышала, что пострадавший говорил по-немецки. И даже поняла, что он говорил. Он говорил что-то про приятные воспоминания. Если, конечно, я уверена, что Erinnerung — это по-немецки воспоминание? А я уверена в этом так же, как уверена в том, что полная фамилия моя Игумнова-Штерн.

Но у меня нет ни малейшего желания ставить Кандидата в известность, что я владею немецким так хорошо, как он, пожалуй, не владеет идишем. Ведь даже Вере и Надежде, с которыми бок о бок живу уже много лет, я ни словом не обмолвилась о своих немецких родственниках. Они и понятия не имеют, что я наполовину немка. И Кандидат не будет иметь о том понятия. Не достоин он того, чтоб пускать его в свой мир.

«Но куда мы едем?»

Теперь мое внимание переключается — за окно.

Кажется, я узнаю дорогу. Новостройки, разбитые тяжелой техникой асфальтные дороги, вдалеке — башенные краны с прожекторами.

Качаю головой:

— Ты что же, хочешь спрятать его здесь? Пока не придет в себя?

— А чем плохо? Во всяком случае нашатырь найдется. — Кандидат уже останавливает машину у подъезда. — Только бы лифт работал.

Возразить мне нечего. Если пострадавшему не понадобится помощь травматологов, то, может, поселить его на время в этой квартире — действительно удачная мысль. Гостеприимство в качестве компенсации за ушиб.

Мы вытаскиваем бедного интуриста из машины. Кандидат взваливает его себе на спину (хоть тут проявил себя мужчиной) и, отдуваясь, тащит к лифту.

Лифт на наше счастье работает.

И вот мы в квартире наконец. Кандидат опускает интуриста на широкую кровать и спешит в ванную привести себя в порядок — он весь мокрый от пота.

Тем временем гость наш начинает и без нашатыря потихоньку приходить в себя. Он чуть слышно охает, берется руками за голову. Так — держась за голову — лежит с минуту. В это время я вижу у него на груди матово поблескивающий большой пластиковый значок. Такие обычно красуются на делегатах съездов, симпозиумов и подобных мероприятий.

Подхожу ближе, читаю:

Петер Фолькер Леман

Лейпциг

Всемирный съезд оториноларингологов

Тут и Кандидат заглядывает через мое плечо.

— Смотри-ка! Он врач что ли?

Наш пострадавший, то бишь Петер Фолькер Леман, отрывает руки от лица, открывает глаза. Осматривается — собственно, видит он пока только потолок, оклеенный дешевыми обоями в мелкий василек. Удивление отражается у него на лице. Причем удивление нарастает. Петер Фолькер, по всей вероятности, никак не может понять, что же он такое видит… что за васильки? Наконец, сориентировавшись в пространстве, он садится, при этом жмурится; пытается встать, но тут же охает и хватается рукой за левое бедро.

Непонимающе смотрит на нас. Переводит вопросительный взгляд с меня на Кандидата (хороша парочка!) и с Кандидата на меня. На мне взгляд и останавливается: вероятно, я внушаю этому немцу больше доверия.

Петер Фолькер заговаривает по-немецки. Он обводит глазами комнату и спрашивает, где находится и что с ним произошло: его ударили?.. его сбили?.. на него напали бандиты?.. или что-нибудь еще?..

— Что он говорит, ты понимаешь? — спрашивает Кандидат.

Я кручу головой. Ни за что не признаюсь.

Кандидат вдруг делает умное лицо и говорит менторским тоном:

— Вот видишь, Люба, как плохо не знать иностранных языков! А между тем он говорит: как здесь уютно. Ему определенно нравится здесь.

— Так и говорит? — удивляюсь я нахальству Кандидата.

— Именно!

Тут Петер Фолькер пытается улыбнуться:

— Я пл, ха понимайт по-русски! Еще пл, ха кофорит…

— Гут! — улыбается ему Кандидат. — Гут, камрад. Рот фронт! Брудершафт… Шпрехен зи дойч?

«Ну зачем он ломает комедию? — злюсь я. — Неужели так хочется выглядеть клоуном? А может, Кандидат решил продемонстрировать мне знание языка?»

У немца непонимание в глазах. Он опять смотрит на меня:

— Ду ю спик инглиш? Ду ю андэстэнд ми?

Я пожимаю плечами.

«Нет, я как продукт нашего школьного образования дальше этих фраз не ходок и обсуждать высокие материи типа «что случилось?» и «где болит?» — по-английски просто не потяну. А поддерживать клоунаду Кандидата — не в моем характере.

Здесь Кандидат принимается объяснять пострадавшему на пальцах, что его сбил какой-то автомобиль — очень «плёхой» черный автомобиль. Кандидат для пущей убедительности даже начинает урчать, как автомобиль… как черный автомобиль. Кандидат «скрипит тормозами» и затем, выразительно вытаращив свои и без того навыкате глаза, говорит — «бум!». Автомобиль уехал, и сейчас его не найти… А мы пострадавшего только подобрали, мы — милосердные добрые рашен люди с честными глазами; особенно вот она. Тут он тыкает пальцем мне в плечо, от чего я чуть не падаю.

Петер. Фолькер Леман переводит глаза с него на меня, силясь что-нибудь сообразить. А Кандидат, этот кит в костюме, опять начинает изображать из себя очень плохой автомобиль: слегка толкнув Петера Фолькера в плечо, громко урча и отдуваясь, он начинает удаляться в сторону кухни.

Немецкий доктор смотрит на Кандидата так, будто у того «крыша поехала». И мне становится очень смешно. Я смеюсь и этим, кажется, несколько разряжаю обстановку.

Потом мне в голову приходит неплохая идея…

Я показываю Петеру Фолькеру на его ушибленное бедро, потом на кровать, повожу гостеприимным жестом в сторону кухни, ванной и вообще, потом отбираю у Кандидата ключи, снимаю с кольца с брелком один ключ — от входной двери — и кладу его на стол. Подхватив Кандидата под руку, тащу его к выходу, попутно улыбаюсь Петеру Фолькеру.

— Бай-бай! — говорит Кандидат немецкому доктору, и мы захлопываем за собой дверь.

Я тут же отпускаю руку Кандидата.

Мы спускаемся лифтом в полном молчании. Уже в машине я спрашиваю:

— Что ж ты не признался? Ты ведь и есть тот самый «очень плохой автомобиль».

— Ему-то не все ли равно! — огрызается Кандидат. — Немчура проклятая! Уже в Питере — как дома. Расхаживают всюду, по сторонам не глядят…