Книга Мимо денег - Анатолий Афанасьев

— Ах вот оно что! Я и виноват.

— Ты не виноват, нет. — Анек покраснела. — Ну хочешь, скажу правду?

— Скажи… Только лапшу на уши не вешай. Про женские дни и все такое прочее.

— Я понимаю, глупо выгляжу, но я не могу так.

— Как?

И тут полоумная девица ляпнула такое, отчего и нынешний, перевоплощенный, Корин заулыбался и с наслаждением впился зубами в почти обглоданную кость, представив, что целует хрупкий девичий мосол.

— Мы же не звери, Эдичек, миленький. Ты мне действительно нравишься, может быть, я даже влюбилась… Но как же так? Напились, потеряли рассудок, потрахались в кустах?.. И все, да?

— А что еще?

— Эдик, пожалуйста, не пугай меня. — Она чуть не плакала. — Не обижайся, но есть же в отношениях мужчины и женщины духовное начало. Или ты в это не веришь?

Тот, прежний, Корин сухо поинтересовался:

— Ты всерьез?

— Вполне… Ну послушай… Даже звери, перед тем как повязаться, исполняют танец любви. Между ними звучит какая-то музыка. А между нами ничего — тихо.

— У тебя температуры нет? — озаботился Корин.

Девушка пригорюнилась, поникла.

— Наверное, мы говорим на разных языках. Ты ничего не понял.

— Почему же? — возразил Корин. — Не держи за пенька. Тоже кое-что почитывали. Только книжным умом не проживешь, Анек, тургеневские барышни нынче не в почете. Протри глаза, отличница. Музыку хочешь услышать? Включи магнитофон. А по мне нет лучше музыки, чем шуршание зеленочки. Знаешь, в чем твоя беда?

— В чем?

— Ты в отсосе. Погляди, какое время веселое, вольное, а тебя назад тянет, к предкам. По дешевой колбасе, что ли, соскучилась? Им ничего больше и не надо было. Еще в кино, правда, ходили по праздникам. «Кубанских казаков» им показывали и «Чапаева». Тоже так хочешь жить?

— Какая у тебя каша в голове… — вздохнула Анек.

Корин потерял терпение.

— Короче так. Или кончаешь ломать комедию, или ищи другого кретина. Я больше за тобой гоняться по кустам не стану. Хорошего помаленьку.

— Какое чудесное объяснение в любви!

— Понимай как хочешь.

Она ушла от него. Молча поднялась и не оглядываясь побрела к школе, помахивая зеленой веточкой над головой. Походка гибкая, полная соблазна. Ну и пусть, подумал Корин. С ними иначе нельзя. Весь его небольшой жизненный опыт подсказывал, что если женщине дать волю, у нее происходит короткое замыкание и она начинает качать права. Нельзя им поддаваться, тебя же будут презирать. Пацаны постарше тоже говорили, что неуправляемая телка страшнее пистолета. Так и с Анастасией Вадимовной получилось. Он ей во всем угождал, а она обращалась с ним как с комнатной собачкой. Подай, принеси, раздевайся, иди в ванную, глубже, повернись на бок, пошевеливайся, увалень!.. А чуть что не так, не медлила с оплеухой. Вроде играючи, а врежет так, после башка полдня гудит. Спасибо за науку, но хватит.

Корин надеялся, что Анек опомнится. Все-таки красиво ухаживал: компьютер, ресторан, тачка… Чего еще надо? Но она не опомнилась. С того дня словно перестала его замечать. И он, естественно, держал марку, не унижался. По утрам цедил сквозь зубы: «Привет, крошка!» — и все, морду в сторону. Борьба между ними затеялась не шуточная: кто кого переможет. Кто первый пойдет на попятную. Весь класс с интересом наблюдал за тайным любовным поединком. Каково же было его изумление, когда однажды за ней в школу заехал на «Тойоте» белобрысый детина, лет двадцати, любезно распахнул дверцу и Анек, как принцесса, небрежно чмокнув его в щеку, нырнула в салон!.. Корин от возмущения чуть сигаретой не подавился. Закадычный корешан Венька Громов (где-то он теперь?) деловито предложил: «Ну что, будем мочить прямо здесь?» Корин раздраженно отмахнулся: «Не лезь, сам разберусь».

На другой день подошел к Анеку на перемене.

— Как это понимать?

— Ты о чем, Эдичек? — наивно вскинула брови.

— Вчерашний случай имею в виду.

— Ах это… Я обязана отчитываться?

— Да вроде не чужие.

— Хорошо, это Славик, мой друг… Довольно с тебя?

— Не обидишься, если я твоему другу ножки переломаю?

Поглядела на него с какой-то странной, сочувственной улыбкой.

— Что ты, Эдичек! Даже не думай. Он тебе не по зубам.

— Неужели?

— У Славика красный пояс, и потом… Какое тебе вообще до этого дело? Ты же обещал за мной не бегать.

— Вон мы как заговорили… А этот… как сказать… твой Славик, он что же, слышит музыку?

— Не знаю, — серьезно ответила Анек. — Еще не проверяла.

— То есть еще не трахались?

Повернулась и ушла. Собственно, на этом роман и закончился. Белобрысый Славик повадился приезжать раз, два, три в неделю, и Корин вместе с Венькой и другими пацанами уже пришли к решению, что добром не уймется. Сделали первое предупреждение, но белобрысый отнесся как-то несерьезно. Корин сам к нему подошел (парни отстали на несколько шагов) и миролюбиво предупредил:

— Ты, братишка, в чужой огород забрался. Сворачивай удочку, чтобы не было беды.

Белобрысый сперва сделал вид, что не понял, о чем речь, но когда пацаны придвинулись ближе, поспешно зарекся:

— Извините, хлопцы, больше не буду. Честное пионерское. Я же не знал, что это ваша территория.

Неизвестно, чем бы кончилось толковище, но тут появилась Анек, обожгла Корина таким презрительным взглядом, что он и сейчас поежился, и утянула белобрысого в машину. Пацаны, тогдашняя компания Корина, соблюдали неписаный рыцарский кодекс: никого не били среди бела дня и при дамах. Машина отъехала, и в воздухе завис оскорбительный смешок белобрысого Славика: «Какие у тебя забавные одноклассники, Анечка… Не пуганные еще».

Продолжения не было. В конце четверти Анек неожиданно перевелась в спецшколу с языковым уклоном. Корин звонил пару раз, с большими перерывами, но разговоры выходили путаные, бестолковые. «Как поживаешь, дорогая?» — «Ничего, спасибо, как ты?» — «Тоже хорошо». — «Не передумала еще?» — «О чем ты, Эдичек, все это в прошлом». — «Как Славик? Как родители?» — «Родители в порядке, со Славиком тоже пройденный этап». — «Почему? Музыку не слышит?» — «Что-то вроде этого. Ты-то нашел себе покладистую девочку?» — «Да уж неужели! В опытных руках, Анечка, они все покладистые». — «Рада за тебя, солнышко».

Вот и все. Недолго фраер танцевал. Вступив во взрослую жизнь, Корин сразу окунулся в бизнес (начал с торговли подержанными тачками) и забыл о прелестной недотроге, хотя на сердце осталась зарубка, как о несбывшейся, возможно, волшебной сказке.

Но она все-таки опомнилась, все-таки позвала. Сколько же лет минуло — пять, десять? Какая разница? Если позвала, он придет.

Корин спал голый, он теперь никогда не мерз: густая, рыжеватая шерсть грела не хуже собачьей — и, покончив с едой, начал, чертыхаясь, копаться в куче тряпья, надеясь разыскать одежонку для выхода на поверхность. С удивлением отметил, что сознание прояснилось, вернулось почти в прежние параметры. Это его не обрадовало. Возвращение человеческих рефлексов и ощущений повлекло за собой смутную тревогу, от которой, казалось, он избавился навсегда. С этой постоянной тревогой — кинут не кинут, убьют не убьют, повяжут не повяжут, дадут не дадут — связаны все самые худшие, печальные воспоминания из того времени, когда он жил наверху. Возможно, именно эта тревога, подобная не до конца затянувшейся на шее петле, и погнала его в подземелье; и лишь впоследствии, когда произошло спасительное перевоплощение, он осознал, что сделал единственно правильный выбор. Конечно, помог Кириенок с его подельщиками, но решение он принял сам. Миллионы людей, прозябающих на земле, мечтают стать оборотнями, не отдавая себе в этом отчета, но мало кому это удается на самом деле. Ему есть чем гордиться, Анек это оценит. Он один из немногих избранных, при жизни освободившихся от земных пут…