Книга Звезды-свидетели - Анна Данилова

— Какой еще ребенок?! — Брови Германа взлетели вверх.

— Его звали Антон. Он был еще малышом, когда все это произошло.

— Господи, боже мой, да что же еще такого произошло?

— Мой сын…

— Так! Значит, у тебя и сын есть? — Он понятия не имел, как реагировать на эту новость.

— А что в этом особенного? Мне же не пятнадцать лет. Но теперь-то у меня его нет!

— И где же он?

— Он умер. В больнице. Но он мог бы жить, и сейчас ему было бы уже два года.

— Ты хочешь поведать мне очередную душещипательную историю?

— Да! Хочу. Кому еще я могу рассказать о чудовище, которое так гнусно поступило со мной?!

— Это ты о ком?

И она, эмоционально жестикулируя и перемежая свою речь рыданиями, рассказала следующее: до того как устроиться психологом в школу, она работала в одной фирме менеджером, а хозяин задолжал ей за полгода приличную сумму и сказал, что отдаст зарплату только в том случае, если она переспит с ним. Она рыдала и умоляла выплатить ей эти деньги, потому что у нее ребенок болеет и срочно нужны деньги на операцию.

— Нина, может, хватит рассказывать мне все эти страшилки на ночь?!

— Но я это не придумала! Это же было на самом деле!

— Разве такое бывает, что с человеком случается сразу столько драматических ситуаций?! К тебе словно магнитом притягивались все эти трагедии!

— Косвенно, — проговорила она рассеянно, и Герман подумал: лучше уж ему все выслушать до конца и не провоцировать ее на новый приступ неадекватности, во время которого она, чего доброго, набросится на него с ножом.

— Да, конечно, косвенно, ты-то, слава богу, жива. Ладно, что было дальше? Этот владелец фирмы изнасиловал все-таки тебя?

— А почему — все-таки? Словно меня каждый день пытается кто-нибудь изнасиловать! — Она поджала губы. Обиделась.

— Так ты расскажешь мне, что случилось с Антоном…

— Антон Климов его звали, — уточнила она.

— Так твоя фамилия не Вощинина, а Климова?

— Он — Климов, у него была фамилия его отца! — выпалила она, сощурившись. Она начинала злиться, а этого нельзя было допустить ни в коем случае.

— Ладно, извини. У меня у самого нервы сдают, похоже. Ну, так что произошло-то?

— Мне пришлось его ударить. Я пригрозила, что подам на него в суд, особенно если что-то случится с Антоном. Он расхохотался мне в лицо, сказал, что от меня не убудет, если я разденусь прямо в его кабинете и отдамся ему на диване. Что не я первая, не я и последняя и что у женщин… Словом, все бабы так уж устроены природой, что могут не платить деньги, а расплачиваться… собой! И женщинам очень легко жить, гораздо легче, чем мужчинам — те, мол, не могут отдаваться женщинам, потому что их природа устроила иначе. Можешь себе представить, как я ненавидела его в тот момент! Словом, я выбежала из кабинета, принялась названивать знакомым…

— Постой! А как же твой муж Вадим?!

— Я тогда еще не было его женой, мы просто были знакомы. Но его в тот момент не было в Москве. Я и до этого обзванивала всех своих приятелей, умоляла их одолжить мне денег на лечение ребенка, но, как назло, ни у кого тогда не было лишних средств.

— Ребенок умер?

— Да, через два дня. Я чуть с ума не сошла!

Как же — «не сошла»! Еще как сошла! Точно: вот тогда-то она и повредилась рассудком. И возненавидела весь мир.

— Чем страдал твой сын?

— У него был врожденный порок сердца, и операцию ему должны были делать в Центре сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева.

— И какая на это требовалась сумма?

— Да, в общем-то, не очень большая. Сто тысяч рублей.

— А на что же ты жила, если твой хозяин не платил тебе зарплату целых три месяца?! — Герман хотел ее запутать, на случай, если она все это сочиняет прямо на ходу. Он хотел ее сбить, сделать так, чтобы она попала в логический тупик, проговорилась наконец и призналась, что эта история не имеет к ее реальной жизни никакого отношения.

— У меня были кое-какие сбережения. Но к тому времени, когда потребовалась операция, они уже закончились.

— Сколько лет было твоему Антону?

Она оглянулась, словно искала кого-то, кто мог бы подсказать ей правильный ответ. Потом как-то неопределенно пожала плечами и сказала:

— Полгода.

— Что было потом?

— Потом? Я застрелила его.

— Кого?!

— После похорон Антона я убила своего босса.

— Фамилию его можешь назвать?

— Зачем тебе? Чтобы сдать меня?! Нет, я ее тебе не назову.

— Да ты ее просто не знаешь!

— Знаю! Но не скажу.

— Может, у тебя в запасе есть и еще какие-то другие истории?

— Это неважно!

— И что ты теперь собираешься делать? Прятаться у меня всю жизнь?

— Нет. Пережду какое-то время и уйду. Только, пожалуйста, не сообщай никому, что я здесь, а? Пройдет время, эти дела закроют, и я останусь на свободе.

— Послушай, Нина, скажи-ка, пожалуйста… Ты и в самом деле считаешь нормальным, что молодая девушка спокойно перебила такое количество народу?!

— А ты считаешь нормальным, что подлецы продолжают жить и приносить страдания обычным людям? Посуди сам: разве посадили бы Вадима с Андреем в тюрьму, изолировали бы их от общества?

— Не знаю. Но и это тоже не метод!

— А то, что мачеха воспользовалась мягким характером своей падчерицы и после смерти мужа присвоила себе обманным путем две квартиры?!

— Так она их все же присвоила?

— Присвоила! Жульническим путем! И собиралась меня отравить! И все эти люди должны спокойно жить? И пользоваться тем, что им не принадлежит? Или ты думаешь, что этого Моисеева надо было оставить в живых?!

Моисеев! Вот! Проговорилась. Вероятно, это и был хозяин фирмы, из-за которого, по ее утверждению, погиб ее сын.

Уф! Нет, так дальше продолжаться не может! Но и запереть эту «Нину» — или как там ее? — в чулан он тоже не может. Окажись она на свободе по окончании снегопада — не будет она молчать, заявит, что Герман ее похитил и держал взаперти! Но самое главное — если бы она освободилась из чулана, то сама убила бы его. У нее бы рука не дрогнула!

— Послушай, оставь меня в покое со своими убийствами и смертями! Я скоро с ума сойду. Ты — обыкновенная девушка и не можешь решать, кому жить, а кому умирать! К тому же я уверен, что и ты сама тоже не без греха.

Она медленно поставила чашку с давно остывшим чаем на стол и посмотрела на него так, как если бы пыталась понять, что ему известно о ее грехах.