Книга Никогда не называй это любовью - Дороти Иден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мое пребывание в твоем доме настолько приятно для меня, что я уже почти начал забывать о своих основных обязанностях, хотя, похоже, временами в Ирландии дела идут очень даже неплохо и в мое отсутствие.
Конечно, нельзя было сказать, что он ничего не делал или ничего не делала Земельная лига, действующая по его указаниям. Однако попытки убедить крестьян платить ренту перешли все границы, и мистер Фостер, главный секретарь Ирландии, чья ярость дошла до точки кипения после дела с бойкотом, решился на чрезвычайные меры. Он был решительно настроен против Земельной лиги, готовился судебный процесс против Парнелла и еще четырнадцати человек.
От Чарлза в последнее время не приходило ни весточки. Кэтрин в волнении и муке ждала день за днем. Она прочитала его речь, произнесенную в Дублине, речь, полную холодной иронии, когда он выразил сожаление, что мистер Фостер превратился из государственного деятеля в орудие в руках лендлордов. Однако больше никаких новостей до Кэтрин не доходило.
Вилли мог дать ей очень мало, поскольку он с каким-то неистовым остервенением погрузился в дела. Будучи лендлордом с огромными владениями в Лимерике, он не очень хотел встречаться с Парнеллом с глазу на глаз.
– Он-то может себе позволить отказаться от ренты, а я нет. Он позволяет Земельной лиге выйти сухой из воды. Это уж слишком! Он еще пожалеет об этом.
– А что с этим судебным разбирательством? Что будет дальше?
– А ты сама как думаешь? Что какое-нибудь жюри присяжных в Ирландии вынесет им обвинительный приговор? Можешь быть уверена, что этого никогда не случится!
Снова открылся парламент, и королева в своей тронной речи заявила: «Я весьма сожалею, что социальное положение дел Ирландии приняло тревожный характер». Она подняла свои бледно-голубые глаза и осмотрела помещение парламента в надежде, что ее негодующий королевский взор вызовет угрызения совести в душах упорствующих членов ирландской фракции.
Наступило Рождество, и все это время Кэтрин знала, что Чарлз находится в Эйвондейле. Он просто не мог позволить себе покинуть Ирландию в состоянии такого кризиса, да к тому же его сестры Анна и Фанни слезно умоляли его побыть дома на Рождество. Слуги тоже были беспредельно обрадованы, что хозяин Чарли остался дома. Ведь теперь он так мало времени тут проводит. Даже его любимые собаки почти забыли хозяина.
Кэтрин изо всех сил старалась быть веселой ради детей. Из школы на Рождество приехал Джералд. Он тут же начал верховодить над младшими сестренками, и их бесконечные шалости за спиной мисс Гленнистер доводили бедняжку чуть ли не до слез. Тетушка Бен приказала срубить в своем парке молоденькую пихту и поставить ее в гобеленной зале. Пихту поставили в специальную кадку и богато нарядили. Вилли же в самый последний момент вдруг вспомнил, что у него очень важные дела в Лондоне. Кэтрин было жутко интересно, очередная это пирушка с друзьями или просто встреча с одной из его многочисленных любовниц, но все равно она испытала огромное облегчение, когда он уехал из дома.
На этот раз в Рождество тетушка Бен сделала одно исключение. Обычно она предпочитала во время Рождества спать. Ведь она была слишком стара для праздников и оставляла веселое времяпрепровождение и всевозможные праздничные забавы слугам. Но у нее была дорогая Кэтрин с детьми, и, поскольку Вилли, похоже, не намеревался провести с ними Рождество, старушка посчитала, что это должна сделать она. Поэтому на рождественском дереве были зажжены свечи, повсюду лежали подарки, а самым молоденьким служанкам разрешили повозиться с детьми.
Царило веселье, и Кэтрин надеялась, что никто не заметит ее рассеянности и отстраненного состояния. Она сидела у окна, наблюдая, как наступают сумерки, и размышляя о том, что принесет ей новый год.
– Кэтрин! – окликнула ее тетушка Бен. – Почему ты сидишь там и смотришь в темноту? Ты что, высматриваешь кого?
– Нет, тетушка Бен, – ответила Кэтрин, и тут же ее пронзила грустная мысль: «Только одного человека я не надеюсь увидеть… эту высокую, стройную фигуру с гордо поднятой головой…»
– Тогда иди к огню. Ты что, забыла, что в сочельник только призраки бродят за окном? А я знаю, что ты видишь. Сейчас у тебя глаза как две звезды! Лучше налей-ка себе немного домашнего вина, и давай вместе пожелаем всем нам счастливого нового года!
Кэтрин повиновалась, налила себе вина, с улыбкой отпила глоток и подумала, что, наверное, было бы чудом, если бы ее желание сбылось.
В воскресенье вернулся Вилли, и Кэтрин, стараясь быть как можно небрежнее, осведомилась, когда состоится судебное разбирательство насчет Земельной лиги.
– Полагаю, скоро. А почему это тебя интересует?
– Я хочу знать, когда в Англию возвратится мистер Парнелл.
– О-о-о… трудно сказать. Ведь его могли посадить в тюрьму. Знаешь, сколько желающих увидеть его за решеткой! Им бы только найти предлог! А предлогов, как ты сама догадываешься, предостаточно.
– Но они не смеют этого сделать!
– Милая Кэт, они могут сделать все, что им угодно.
– А тебя, похоже, это совсем не тревожит!
– Зато ты, по-моему, чрезмерно беспокоишься за судьбу Парнелла, – удрученно-обиженно заметил Вилли. – Мне бы хотелось, чтобы ты хоть немного волновалась и за меня. Да будет тебе известно, все Рождество я промучился от подагры.
– А мне сдается, ты съел слишком много пудинга с изюмом и выпил очень много портвейна.
Вилли гневно посмотрел на жену. Он очень любил, когда к его недомоганиям относились со всей серьезностью.
– Ты становишься невыносимой, Кэт. Не знал я, что такое может случиться с тобой.
– Да неужели?
– О да, сейчас ты станешь упрекать меня за то, что у тебя изменился характер. Конечно, конечно… Но раньше ты была чуткой и доброй. У тебя и сейчас ласковое лицо. Только это одна видимость, хотя при виде тебя никому и в голову не придет, что у тебя такой тяжелый характер.
Кэтрин наскоро отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. Неужели и вправду она лишилась своей чуткости и сострадания к людям, сохранив их лишь для одного-единственного человека на свете? Но где же сострадание Вилли, если не считать его сострадания только к самому себе? Он потакает только своим желаниям и при этом хочет, чтобы все относились к нему с добротой и пониманием. Чтобы его приласкали… потому что, видите ли, у него болит нога… Сам же он может наплевательски относиться к окружающим!
Все закончилось тем, что рассерженный Вилли со скандалом уехал в Лондон. На улице сильно похолодало и начиналась буря. После того как дети отправились спать, мисс Гленнистер извинилась и ушла, сказав, что ей надо написать несколько писем. Обе женщины часто проводили время у камина, хотя Кэтрин считала мисс Гленнистер весьма скучным обществом и всегда радовалась, если та уходила наверх.
Но в эту ночь она чувствовала себя особенно одиноко. Возможно, потому, что ветер неистово завывал за окном, и она постоянно думала, что буря сметет ветхие лачуги и домики за морем, в Ирландии. Она молилась, чтобы Чарлз пребывал в полной безопасности у себя в Эйвондейле и не искал убежища в каком-нибудь покосившемся бедняцком домишке. А вдруг сейчас он в тюрьме, как предположил Вилли? Она даже этой мысли не могла вынести. Его последнее письмо было написано еще перед Рождеством. С тех пор от него не приходило ни весточки. Где он? Почему не пишет?