Книга Пани колдунья - Лариса Шкатула

Глаза Станислава при этом были такие безумные, что она всерьез испугалась.

Ничего похожего до сих пор с Лизой не происходило, да и не могло произойти. Теперь выяснилось: до восемнадцати лет она прожила оранжерейным цветком в любви и неге и даже не представляла, что кто-то может обращаться с нею так бесцеремонно…

Она сидела в карете, не в силах собрать в единое разбегающиеся мысли: что можно сделать в такой ситуации, что? Лиза услышала, как Станислав объясняет кому-то:

— Моя жена. Только поженились. Вот наша подорожная. Вы непременно хотите посмотреть?

Дверца кареты открылась, и чье-то усатое лицо на мгновение возникло в проеме. Офицер — она от волнения и какого-то полуобморочного состояния ничего не сказала и вообще не шевельнулась — козырнул ей и исчез.

И много лет спустя Лиза, вспоминая этот день, так и не поняла, почему она не закричала, не позвала на помощь? Почему она не сопротивлялась?

Скорее всего, ее надолго заворожили сами слова: рок, предначертание. Прежде в ее понятии это были заранее определенные кем-то свыше события, против которых людская воля была бессильна…

Некоторое время спустя ее пересадили в какой-то другой экипаж. Он был не так роскошен, как карета, в которой ее похитили, но гораздо теплее и вместительнее. Как Лиза поняла, повозка была предназначена для долгой дороги. В ней имелась даже жаровня с углями…

Станислав сначала ехал снаружи, а потом перебрался в экипаж.

— Холодает, — сообщил он Лизе. — Поднялся ветер. Надеюсь, Юзек теперь не заблудится. Дорога пойдет сплошь прямая. А меня ждет дело куда интереснее…

Он наклонился и безо всякой подготовки, ни слова не говоря, так, словно Лиза была горничной, а поблизости не было ее хозяев, а потому следовало торопиться, просто прильнул к ее губам.

Она попыталась вырваться — куда там! Чем больше Лиза сопротивлялась, тем крепче сжимал ее в своих объятиях Станислав. Он стискивал ее руками, словно удав кольцами. И целовал, целовал…

К своему ужасу, Лиза не испытывала ни отвращения, ни испуга, а лишь странное чувство, как будто он потихоньку заглатывал ее. Казалось, еще немного, и она задохнется, но воздух откуда-то поступал, а ее затягивало все глубже и глубже. Голова кружилась, она почти ничего не видела, кроме горевших каким-то дьявольским огнем его глаз, которые завораживали ее так же, как жертв отцовских фокусов стеклянный кувшин. Когда они долго на него смотрели, потом полностью подпадали под влияние магнетизма, внушаемого князем…

На некоторое время девушка пришла в себя от свиста лезвия того же стилета и с удивлением поняла, что Поплавский попросту распорол на ней платье снизу доверху. Правда, пришлось повозиться с корсетом. Тот был на китовом усе, многократно простроченный, но похититель Лизы в конце концов с ним справился.

— Мне повезло! — восхищенно произнес он, когда великолепные груди Лизы показались в открывшемся разрезе. — Твое тело так же прекрасно, как и лицо!

Она сделала последнюю попытку вырваться, но только усугубила свое положение. Распоротое платье свалилось с нее, и Станислав больше не слушал никаких ее возражений и хрипло смеялся, наблюдая, как она упирается ему в грудь, откидываясь при этом назад, и словно подставляет ему свои груди для поцелуя.

Он наслаждался ее беспомощностью и будто вампир впивался в шею, оставляя на нежной коже багрово-черные следы. Лизу всю колотило не то от страха, не то еще от чего-то. Казалось, ее предает собственный организм, потому что в одночасье естество девушки перестало слушаться своей хозяйки и зажило как бы само по себе…

Странно, что еще где-то в сознании ее теплилась мысль, будто все происходит с нею не въяве. Сны ведь тоже бывают похожи на действительность, но хороши тем, что кончаются. Она же все никак не могла проснуться, а все ее усилия, на это направленные, оканчивались ничем.

— Господи, — шептала она, — господи, помоги!

Но ее не слышал и бог. Наверное, она сделала что-то такое, за что всевышний ее наказывает!.. Или он попросту отдал ее в руки дьявола…

Нет, не отдал, но и не воспрепятствовал тому, чтобы изгнанник из рая забрал ее под свою власть.

А Поплавский продолжал бесцеремонно ее ласкать, без труда отводя руки девушки, которыми она в последней попытке старалась прикрыться.

— Мне дважды повезло, — дышал он ей в ухо, — трижды, четырежды. Ты, оказывается, страстная девица. Не люблю холодных. Напрасно мне твердили, что ты, скорее всего, холодна… О, женщина с такой грудью не может быть холодной.

Он опять стал всасывать ее в свое душное змеиное нутро, даже не пытаясь бороться с последними застежками и завязками, а попросту обрезая их своим острым ножом.

В конце концов и Лизой овладело странное возбуждение. Она уже лежала на широкой жесткой скамье, вся истерзанная его руками и губами, а нечто внутри ее пульсировало и ждало чего-то еще, какого-то последнего действия, какового никто еще с нею не проделывал, но должен был сделать, иначе она могла задохнуться, сгореть от сжигавшего ее изнутри огня. Это желание стало таким сильным, что она застонала. Казалось, вонзись сейчас в нее кинжал, она не почувствует боли…

Впрочем, нет, она боль ощутила, но какой-то частью сознания, остальное ее существо содрогалось в конвульсиях, и непонятно было, что это — невероятное, адское вожделение или смертельные судороги…

Но Лиза не умерла. Она лежала боком на неудобной скамье, абсолютно нагая, прикрытая Станиславом каким-то не то пледом, не то одеялом, и смотрела на бледное, осунувшееся лицо своего не то жениха, не то мужа, на его вздымающуюся грудь и недоумевала: неужели этот человек заставил ее позабыть свой облик, свои привычки, свои сами собой разумеющиеся ощущения, чтобы на время превратиться в существо, ничуть не напоминавшее прежнюю Елизавету Астахову?

— Не волнуйся, — проговорил он, не открывая глаз, — мы обвенчаемся. В первом же костеле…

Костеле? Разве не в церкви? Ах да, он же наверняка католик… Но думалось об этом как-то отстранение, будто о чем-то необязательном…

Теперь для нее не было возврата назад, в прошлую безмятежную жизнь. Ее душа больше не принадлежала ни богу, ни ей самой. Вообще, Лизе казалось, что у нее больше нет души… Между тем повозка, или, как про себя Лиза называла ее, рыдван[16], все катила и катила.

Лиза ехала завернувшись в одеяло — ее роскошное подвенечное платье теперь ни на что не годилось. На первой же остановке Станислав оделся и куда-то ушел, наказав ей:

— Сиди, наружу не выглядывай. Юзек будет тебя охранять. И без глупостей!

О каких глупостях могла идти речь, если она была в чужой стране, неизвестно, в какой местности, — до нее доносились слова, которых она не понимала, — да к тому же она была без одежды.

Через некоторое время Станислав вернулся с коробкой, в которой Лиза обнаружила скромное платье и кое-какие предметы женского туалета, в чем, к ее удивлению, Поплавский прекрасно разбирался.