Книга W или воспоминание детства - Жорж Перек

Мы оставляли лыжи в длинном и узком бетонном коридоре с деревянной стойкой (в 1970 году я увидел его без малейших изменений). Как-то одна лыжа выскользнула у меня из рук и задела по лицу мальчика, который ставил свои лыжи рядом со мной, и тот в порыве опьяняющей ярости, схватил лыжную палку и, ударив меня наконечником по лицу, распорол верхнюю губу. Кажется, он ещё сломал мне один или два зуба (всего лишь молочных, но это не облегчило рост коренных). Шрам, появившийся в результате этого нападения, хорошо заметен и сегодня. По плохо выясненным причинам, этот шрам, кажется, имеет для меня исключительную важность: он стал личной меткой, отличительным знаком (однако, в моём удостоверении личности среди «особых примет» он не указан, а в военном билете указан, да и то, думаю, только потому, что я сам постарался обратить на это внимание): вряд ли я ношу бороду из-за шрама, но, похоже, именно для того, чтобы не скрывать его, я не ношу усов (в отличие от одного из моих школьных товарищей, — я потерял его из виду почти двадцать лет тому назад, — который, удручённый, иначе и не скажешь, отметиной на своей губе, по его мнению, слишком характерной, — как мне кажется, это был не шрам, а скорее бородавка, — очень рано отпустил усы, чтобы её скрыть); именно из-за этого шрама, всем картинам, собранным в Лувре, а точнее в так называемом «зале семи мастеров», я предпочитаю работу кисти Антонелло де Мессине «Портрет неизвестного мужчины» («Кондотьер»), который стал центральной фигурой моего первого более или менее завершённого романа: сначала он назывался «Гаспар не мёртв», затем «Кондотьер»; в конечном варианте его герой, Гаспар Винклер — гениальный фальсификатор, которому никак не удаётся подделать картину Антонио де Мессине и который по причине этой неудачи вынужден убить своего заказчика. Кондотьер и его шрам сыграли важную роль и в романе «Человек, который спал» (например, на стр. 105: «…невероятно энергичный портрет мужчины эпохи Возрождения с совсем маленьким шрамом слева над верхней губой, то есть слева для него, для тебя справа…»), и даже в фильме, который в 1973 году я снял по этому роману вместе с Бернаром Кейзанном и в котором у единственного актёра Жака Списсёра шрам на верхней губе почти в точности напоминал мой: это случайное совпадение стало для меня, втайне от окружающих, определяющим фактором.

XXII

Законы Спорта суровы, а жизнь W ужесточает их ещё больше. Привилегиям, предоставляемым во всех областях победителям, противопоставлены, почти в чрезмерной форме, притеснения, унижения, насмешки, узаконенные для побеждённых; иногда они доходят до жестоких испытаний, как в случае с обычаем (в принципе запрещённым, но на который Администрация смотрит сквозь пальцы, поскольку болельщики на стадионах к нему очень привязаны), согласно которому пришедший в забеге последним должен пробежать ещё один круг в обуви, надетой наоборот, упражнение, на первый взгляд, безболезненное, но, на самом деле, оказывается, чрезвычайно мучительное, последствия которого (сбитые пальцы, мозоли, язвы на подъёмах стопы, пятках, стопах) практически лишают жертву всякой надежды добиться почётной классификации в соревнованиях следующих дней.

Чем пышнее празднуются победители, тем суровее караются побеждённые, как если бы счастье одних оказывалось изнанкой несчастья других. В обычных забегах — классификационных и местных чемпионатах, — праздники скудны, и наказания почти безобидны: грубые шутки, свист, насмешки, ничуть не серьёзнее, чем фанты для проигравших в салонных играх. Но чем важнее соревнование, тем весомее ставка, как для одних, так и для других: последствием триумфа, ожидающего победителя Олимпиады, особенно того, кто выиграл забег забегов, то есть 100 м, может стать смерть того, кто пришёл последним. Это последствие одновременно непредсказуемо и неизбежно. Если Боги не покинут его, если никто на Стадионе не протянет в его сторону кулак с опущенным вниз большим пальцем, его жизнь будет наверняка спасена, и он понесёт лишь наказание, предусмотренное для остальных проигравших; как и они, он вынужден будет обнажиться и пробежать между двух рядов Судей, вооружённых прутьями и плетьми; как и они, он будет выставлен к позорному столбу, а затем проведён по деревням с тяжёлым деревянным ошейником, утыканным гвоздями. Но если поднимется хотя бы один зритель и укажет на него, требуя кары, предназначенной для трусов, тогда он будет умерщвлён; толпа закидает его камнями, и его раздробленный труп будут демонстрировать в течение трёх дней по деревням, цепляя его за крючья мясников на главных портиках под пятью сплетёнными кольцами и гордым девизом W — FORTIUS! ALTIUS! CITIUS! — после чего бросят собакам.

Случаи смерти такого рода — редки, увеличение их числа привело бы к нулевому эффекту воздействия. Она традиционна для 100 м на Олимпиаде, и почти не встречается в остальных спортивных дисциплинах и на остальных соревнованиях. Конечно, может случиться и так, что, возложив свои надежды на какого-нибудь Атлета, болельщики испытают особое разочарование от его посредственного выступления и дойдут до прямой агрессии, обычно забрасывая его булыжниками и прочими метательными предметами, кусками шлака, железными обломками и бутылками, что может оказаться чрезвычайно опасным. Но чаще всего Организаторы выступают против подобных превышающих полномочия действий и вмешиваются, чтобы оградить Атлетов от смертельной опасности.

Неравенство в обхождении, предусмотренное для победителей и побеждённых, — далеко не единственный пример систематической несправедливости в жизни W. Особенностью, которая выявляет всю оригинальность W, придаёт соревнованиям уникальную изюминку и делает их непохожими ни на какие другие, является то, что непредвзятость объявляемых результатов (неумолимыми гарантами которой выступают, в порядке их ответственности, Судьи, Арбитры и Хронометристы) зиждется на организованной, фундаментальной, элементарной несправедливости, с самого начала устанавливающей среди участников забега или состязания дискриминацию, которая чаще всего оказывается решающей.

Эта официальная дискриминация есть проявление сознательной и неукоснительной политики. Если господствующее впечатление от зрелища забега — впечатление полной несправедливости, то это потому, что Официальные лица несправедливости не противятся. Напротив, они считают, что несправедливость — самый действенный фермент в борьбе, и что Атлет, уязвлённый и возмущённый произволом решений, предвзятостью судейства, превышением власти, нарушением прав, явным фаворитизмом, которые ежесекундно практикуют Судьи, будет в сто раз боеспособнее, чем Атлет, убеждённый в том, что он заслужил своё поражение.

Даже сильнейший не должен быть уверен в том, что он выиграет; даже слабейший не должен быть уверен в том, что он проиграет. Оба должны рисковать в равной степени, ждать победу с одинаковой надеждой, а поражение — с одинаковым ужасом.

Практическое осуществление этой дерзновенной политики привело к целой серии дискриминационных мер, которые можно разбить на две основные группы: первые, которые можно было бы назвать официальными, объявляются перед самым началом состязания; обычно это позитивные или негативные гандикапы, устанавливаемые для Атлетов, для команд, а иногда и для целой деревни. Так, например, во время соревнования W и Норд-Вест-W (то есть, отборочной встречи) команде 400 м W (Хогарт, Моро, Перкинс) придётся бежать 420 м, а команде Норд-Вест-W — всего лишь 380. Или, например, на Спартакиаде все бегуны Вест-W будут оштрафованы на пять очков. Или, допустим, 3-й толкатель ядра из Норд-W (Шанцер) получит право на дополнительную попытку.