Книга Кристиан Ланг - человек без запаха - Чель Весте

Сарита ответила не сразу. Она снова положила руку на его член, который постепенно возвращался к жизни, словно позабыв о том, что он смертен, и наконец сказала:

— Глупенький, глупенький Ланг. Мой глупенький, глупенький Ланг.

В конце июля того же года я уехал из нашего с Габи домика в шхерах Экенеса и вернулся в город: у меня была назначена встреча с издателем, а кроме того, я собирался отредактировать немецкий перевод моего очерка, посвященного описанию жизни городских пригородов в современной финской литературе. Вечером второго дня я случайно повстречал Ланга и Сариту возле теннисных кортов в Эдесвикене. Это был единственный раз, когда я видел их вместе за все время их отношений. На Ланге были солнцезащитные очки в тонкой золотой оправе, седеющие волосы зачесаны назад и намазаны гелем — так он обычно менял свою внешность, когда не хотел, чтобы его узнавали. Выглядел он даже слишком хорошо. Увидев его таким загорелым и подтянутым, я не мог не вспомнить, какой у него был скверный вид, когда он гостил у нас ровно два года назад: ввалившиеся глаза, тучное тело, черные сигарильо одна за другой, привычка смотреть на часы каждые десять минут и каждый час ловить новости на нашем старом транзисторном приемнике.

Мы зашли выпить пива, если мне не изменяет память, в маленькую забегаловку, где столики и стулья были выставлены прямо на пыльную Мекелингатан. Мы с Лангом не виделись больше года, но говорили о вещах самых что ни на есть будничных: о бадминтоне, о книгах наших коллег, которые должны были выйти осенью, и дальше в том же духе. Сарита больше помалкивала, но слушала наш разговор внимательно. В одном из писем, что Ланг прислал мне из тюрьмы, он признавался — наверняка с кривой усмешкой, — что вечером того же дня рассказал Сарите обо мне, о нашей долгой дружбе, о моих отношениях с Эстеллой, и охарактеризовал меня как «порядочного человека и хорошего друга, который одновременно представляет собой посредственность, склонную завидовать истинным талантам».

Мы допивали уже по третьей, последней бутылке пива, когда Сарита извинилась и покинула столик в поисках дамской уборной. Когда мы остались одни, Ланг не удержался от вопроса: «Как она тебе?» — и проводил ее многозначительным взглядом. Я одобрительно кивнул. Вдруг Ланг серьезно посмотрел на меня и сказал:

— Я всегда чувствовал себя обделенным в том, что касается любви. То немногое, что имел, я еще в молодости растратил на Анни и Юхана. По крайней мере, так мне казалось до недавнего времени. — Потом он меланхолично улыбнулся и спросил: — Сыграем в цитаты?

— Давай, — сказал я. Еще со школьной скамьи мы с Лангом любили озадачить друг друга малоизвестными литературными цитатами, и я, разумеется, почти всегда проигрывал.

— I wouldn’t want my youth back, — по-английски с расстановкой начал Ланг. — Not with the fire in me now.[19]

— Haven’t got the faintest[20], - тоже по-английски ответил я после секундного размышления.

— Беккет, — самодовольно сказал Ланг. — Читай классику, Конни. Это развивает.

Второй вторник августа выдался невыносимо жарким и душным. По графику Ланг должен был записывать первый в новом сезоне выпуск своей передачи, а потом лететь в Куопио, чтобы принять участие в футбольном матче знаменитостей вместе с бывшим певцом и барменом Векку, актером Суосало, писателями Хотакайненом и Райтгилой, ведущим программы новостей Линдом и другими известными людьми. Ланг собирался задержаться в Куопио до воскресенья, однако прямо перед началом записи, спускаясь бегом по лестнице, чтобы купить в кафетерии сандвич, он сильно подвернул ногу. Запись перенесли на час, но, после того как был вызван врач, наложена повязка и принято болеутоляющее, Ланг отыграл свое шоу, практически не отклоняясь от заданного формата — пришлось только обойтись без заключительного монолога.

Как только Ланг повредил ногу, он сразу же связался с организаторами футбольного матча и сообщил о форсмажорных обстоятельствах. Потом он решил удивить Сариту. Миро еще не вернулся от бабушки, и Ланг вообразил себе романтический ужин при свечах, изысканные блюда и бутыль хорошего красного вина. Когда съемка закончилась, он доковылял до подземной парковки, выехал из Эстра-Бёле и направился через Тэлё в центр города. В «Стокманне» он купил еду и вино, доехал до Бергхэля, припарковал свою «селику» на Осторьет и дохромал два квартала до дома Сариты. Когда лифт с грохотом поехал наверх, Ланг услышал громкие голоса. Он с сочувствием подумал о молодой паре на четвертом этаже — она с младенцем, он с любовницей — и с удовольствием представил себе, как сейчас расслабится с бокалом вина, вместо того чтобы носиться взад-вперед по футбольному полю. Но, продолжая подниматься на лифте, он понял, что на четвертом этаже тихо, и чем выше он поднимался, тем отчетливее становились голоса. И лишь после того, как он вышел из лифта и поставил тяжелые сумки с покупками на пол, чтобы достать ключи, до него дошло: шум доносится из квартиры Сариты. Ланг замер. Звуки эти неприлично усиливались голыми стенами лестничной клетки. Они отдавались эхом у него в голове, и жизнь его тоже вдруг зазвучала пустым и гулким эхом, словно Ланг всегда жил на дне колодка, но только что впервые осознал это. Он почувствовал, как его обостренное, обнаженное и полностью парализованное сознание, покинув собственное тело, прислушивается к удивительному многоголосию. «Да! Да! — задыхалась Сарита, но в следующее мгновение уже стонала, моля о пощаде и приказывая одновременно: — Нет!.. Нет!.. Прекрати! Не так! Не так!» Мужской голос тем временем ворчал, выл, а иногда даже бормотал короткие фразы, смысл которых ускользал от Ланга, обращенного дикими воплями Сариты в соляной столп. И вдруг Ланг почувствовал, что у него эрекция, что он невероятно возбудился, и, как сказал он позже, описывая мне этот вечер, наверное, самым унизительным было именно то, что их голоса, глухие удары о стену и скрип кровати не только оскорбили, но и возбудили его. Ланг не смог удержаться от обычной для него попытки проанализировать ситуацию со стороны: он предположил, что, возможно, его глаза, так же, как и глаза многих людей, уже утомлены и пресыщены обилием обнаженной молодой плоти, которая последнее время с такой готовностью выставляет себя напоказ, и единственное, что еще способно по-настоящему искушать и завораживать, так это возможность слышать, как другие занимаются любовью, и не видеть этого.

В конце концов Ланг вышел из ступора, поскольку буря за дверью никак не утихала. Глухие удары участились, а крики восторга и жалобные стоны Сариты слились в непрерывное бормотание, словно она не помнила себя и уже близился оргазм. Услышав это, Ланг пришел в бешенство. «Какого дьявола! Черт возьми!» — шипел он сквозь стиснутые зубы, пока доставал ключ и вставлял его в замок, но, когда он отпер дверь и дернул ее, она оказалась закрыта изнутри на цепочку и приотворилась лишь сантиметров на десять. Встретив неожиданное препятствие, Ланг выронил ключ, и дверь с грохотом захлопнулась. В квартире воцарилась тишина. Тихо стало и на лестничной площадке. Ланг заметил теплый солнечный свет, который падал на лестницу через стеклянные двери балкона. Прислушался к отдаленному гулу машин на Хельсингегатан. Он не понимал, зачем они закрыли дверь на цепочку, если Миро еще не вернулся, а Сарита знала, что Ланг улетел дневным рейсом в Куопио. Он стиснул ключ в потной руке, снова отпер дверь, приоткрыл ее, насколько смог, и закричал в гневе и отчаянии: «Чем, черт возьми, ты там занимаешься, Сарита! Открой дверь! Открой дверь сейчас же!» У него не было никаких сомнений относительно личности мужчины в квартире, он сразу догадался, кто это, он догадывался об этом с самого начала их отношений и теперь, будучи поставлен перед фактом, вспомнил все подозрения, которые мучили его в прошлом году. Из квартиры не доносилось ни звука. «Открой дверь, черт возьми, нам надо поговорить! — отчаянно кричал Ланг. — Открой дверь!»