Книга Двенадцать - Ник Макдонелл

Шон, сидя на заднем сиденье, думает о Саре и о больнице. Он представляет, как Сара забеременеет и станет огромной, и грудь у нее отяжелеет и будет еще больше, чем сейчас, поднимется под самое горло. Сара будет такая отекшая, малоподвижная из-за набранного веса, а ее бедра, сейчас по-мальчишески узкие, красивые, как у супермодели, расплывутся и станут почти такими, как у красавиц на старинных картинах. Как у Мэрилин Монро, которая никогда Шону не казалась особенно привлекательной. И никак не более симпатичной, чем любая фотомодель в купальнике, которых он рассматривает в журнале «Спортс иллюстрейтед».

— Ты женат?

Шону никак не приходит в голову, что ответить.

— Нет.

— А девушка у тебя есть?

— Да.

— Никогда не женись. Оно того не стоит. Наверно, я уже рискую из-за своей болтовни остаться без чаевых. Ну ладно. Вы беседовать не желаете, да мы уже почти и приехали.

Шон смотрит в зеркальце заднего вида и видит усталые глаза Теодора, и коробку с конфетами, в которую тот снова запускает руку.

— Почему же вы тогда женились?

— Я-то? — удивляется Теодор. — Ну, понимаете ли, они же умеют обхитрить. И мы их любим. Ну, то есть я свою любил.

— Любили? А сейчас?

— Она умерла пару месяцев назад, упокой Господь ее душу. А я, конечно, был рад повидаться с дочками. Они приехали на похороны. Одна из девочек, Эмили, беременна, представляете? Я скоро стану дедушкой. Я все стараюсь зазвать ее к себе в гости, но все же так заняты. Она живет в Сент-Луисе. Говорит, что хватит мне работать таксистом, а мне нравится. Честный труд. Мне кажется, что все стали бояться после того фильма, «Таксист». Там этот, Роберт Де Ниро, он правда классный. Но ведь он псих, да? В жизни все не так. Ты смотрел этот фильм?

— Нет.

— Ну и не смотри. Пять тридцать с тебя.

56

Белый Майк садится в поезд на Пятьдесят первой улице. В вагоне оказывается всего одно свободное место. Он едет далеко, на Кони-Айленд, просто для того, чтобы куда-нибудь выбраться. Со звонками клиентов он разберется позже. А сейчас еще рано. Белый Майк занимает свободное место, поправляет пальто на плечах, старается поместиться между другими пассажирами. На следующей остановке входит пожилая женщина, седая, в синем пальто и с сумкой; она цепляется за поручень посередине вагона, прямо перед Белым Майком. Такая проблема ему уже знакома. Он никогда не может решить, уступать место старушкам или нет. Куда вообще ездят старушки на поезде, в одиночку? Незачем им разъезжать на поездах одним. Белый Майк вздыхает, встает, покашливает и жестом указывает пожилой женщине, что она может сесть. Она этого не замечает, видят только другие пассажиры. Он трогает пожилую женщину за плечо и указывает на сиденье, и тогда она кивает, улыбается и садится, ставит сумку между ног. Белый Майк проходит в следующий вагон и прислоняется к дверям.

Кони-Айленд — последняя остановка. «Час езды, и ты как будто в другой стране», — думает Белый Майк, выходя из поезда. Все здесь окутано серой зимней сыростью, а холод чувствуется даже через пальто. Белый Майк идет, высоко подняв голову: разглядывает скелеты американских горок и выцветшие рекламные щиты. Кругом ни души, и Белому Майку приходит в голову, что в таком месте легко можно похищать людей. Здесь чувствуется дух старого Нью-Йорка. Белый Майк читал «Регтайм», и ему понравились описания того, как все приходит в упадок, а еще пляжа и детей, играющих и гуляющих на деревянном настиле. Он даже посоветовал Молли прочитать эту книгу. Детей сейчас нет. Кроме Белого Майка здесь ходит только человек, которого Майк принимает за трансвестита-проститутку, хотя он в этом не уверен. Проституток ему видеть случалось, но таких высоких и широкоплечих он, кажется, еще не встречал. Белый Майк идет дальше; наконец он приходит к залу игровых автоматов, расположенному на деревянном настиле. Он слышит чириканье виртуальных взрывов, доносящихся из электронных автоматов. Шумно катятся по деревянной дорожке в кегельбане шары. Он заходит.

В темном углу — игровой автомат побольше. Перед ним большая сенсорная площадка, на которой стоит небольшого роста парень-латиноамериканец в майке и парашютных штанах. Его куртка лежит на полу, немного в стороне. Игра называется «Танцевальная революция». Белый Майк наблюдает: автомат отсчитывает от трех до одного, и игра начинается. В неистовом ритме начинает играть самба в стиле техно, а на экране двигаются стрелки. Парень на площадке делает шаги в направлении, указанном стрелками, в такт музыке. Но темп слишком быстрый, и он пропускает шаги или делает их не в ту сторону. При каждой ошибке автомат бибикает, а парень начинает ржать. Но его компания не смеется, и он вскоре прекращает танец. Белый Майк наблюдает, осмотрительно держась чуть поодаль. Парень сходит с площадки, воздевая руки: слишком уж здесь быстрая музыка. Он хватает куртку и отходит в сторону. Очень скоро время игры истекает, и автомат требует опустить еще семьдесят пять центов. Чернокожий парень ростом повыше, в темной вязаной шапке, встает на площадку и опускает в щель монеты. Он снимает куртку и бросает ее на пол. Черная фуфайка слегка натянута на широких плечах парня. Он кажется сильным. На шее у него висит крест на золотой цепочке, и Белый Майк не уверен, настоящие ли камни в кресте, но готов поспорить, что нет.

Снова начинает играть музыка, еще быстрее, чем до этого. Парень начинает переставлять ноги, и его движения совершенно непохожи на танец. Вот ритм ускоряется, но он не пропускает ни одного такта, и машина ни разу не забибикала, а цепочка летает из стороны в сторону, отскакивая от груди парня. Руки у него свободно болтаются по бокам, он взмахивает ими, когда двигает бедрами или делает шаги. Музыка играет быстрее, стрелки указывают все время в разные стороны, но он безупречно выполняет необходимые шаги. Когда танцующий поворачивается. Белый Майк смотрит ему в лицо и видит, что глаза у него закрыты. А автомат так и не забибикал. Кажется, что парень погрузился в транс, ноги его так и летают во все стороны, и, когда музыка начинает играть еще быстрее. Белый Майк понимает, что парень, конечно, знает порядок шагов наизусть. Потом танцующий ставит на площадку вместо ноги руку, и темп в очередной раз увеличивается, а он танцует то на руках, то на ногах, крутится колесом, встает на руки и все так же не ошибается. Движения похожи на брейк, но Белый Майк поражается тому, насколько красивый получается танец. Лицо танцующего парня, когда тот на мгновение снова поворачивается в сторону Майка, полностью расслаблено, глаза закрыты — не плотно зажмурены, а слегка прикрыты, как во сне.

Остальных ребят танец совсем не удивляет, они просто напряженно наблюдают, не говоря ни слова. Еще минуту длится это безмолвное неистовство, и вот музыка наконец замолкает, парень мгновение стоит неподвижно, а потом сходит с площадки, подбирает куртку и смотрит Белому Майку прямо в глаза. Или ему так показалось?

Белый Майк выходит из зала игровых автоматов. Вид притихших ребят в зале, внимательно следящих за игрой, напоминает ему о том, как мать дважды водила его в церковь. Оба раза это было накануне Рождества. Белый Майк особо ничего не имел против, а вот Чарли, который шел вместе с ними, терпеть этого не мог. Мать Белого Майка любила Чарли, в ее сердце ему всегда принадлежал особый уголок. Чарли всегда считал, что в церкви скучно, а еще хуже, что из-за этого приходилось позже открывать рождественские подарки, но он все же подчинялся матери Майка. Она была единственным человеком, который мог заставить Чарли что-нибудь сделать. Белый Майк никогда не пытался объяснять Чарли, что ему действительно нравится ходить в церковь, сидеть на деревянном стуле, ощущать, как совершается ритуал, чувствовать спокойствие, которое наступает, когда вполуха слушаешь службу.