Книга Ленька Пантелеев. В 2 книгах. Книга 1. Фартовый человек - Елена Толстая

– Товарищи, следите за карманами. Пока не уничтожена язва буржуазного наследия – беспризорщина, мелкое воровство будет процветать.

– Падла! – очнулся и завизжал Макинтош, обвисая на крепких Ленькиных руках.

– Товарищ, проверьте карманы, – обратился к девице Ленька. – Возможно, задержанный успел совершить кражу. В таком случае объявите сумму похищенных у вас ценностей.

Девица коснулась кармана и покачала головой.

– Все на месте.

– Пересчитайте деньги, – настаивал Ленька.

Девица вынула пачку (Макинтош, стиснутый Ленькиными клешнями, аж ахнул) и перелистала.

– На месте.

– Ну, если на месте, то и надобности в составлении акта нет. – Ленька отсалютовал ей свободной рукой и потащил Макинтоша, удерживая того за шиворот. Он не сомневался в том, что мальчик не выскочит из одежды даже ради обретения свободы: Макинтош слишком дорожил своим плащом.

Завернув вместе с Макинтошем за угол, Ленька вздохнул и выпустил его. Макинтош отпрыгнул на несколько шагов, встряхнулся и уставился на Леньку широко раскрытыми глазами:

– Ты чего?

– Все отлично, – сказал Ленька. – Просто в наилучшем виде.

– Ты чего хватаешься?

– Нужно ведь было задержать вора, – пояснил Ленька. – А как иначе?

Макинтош засопел, прищурился, тщетно пытаясь пронзить Леньку стрелами праведного гнева.

– Мог бы предупредить. А то как кинешься! Я не знал, что подумать.

– Ты ничего не должен был думать, – ответил Ленька. – Если бы я тебя предупредил, ты бы вел себя глупо. А так ты по-настоящему перепугался.

– Тебе это для чего? Теперь-то сказать можешь?

– Мне нужно познакомиться с этой девицей, – объяснил Ленька.

– Влюбился в нее, что ли? – высказал предположение Макинтош, вложив в свой голос все презрение, на какое только был способен.

Ленька негромко рассмеялся.

– Влюбился? Да ты хоть разглядел ее лицо? Впрочем, если она в меня влюбится, то это будет очень даже на пользу делу.

– Я одно знаю, – проговорил уязвленный Макинтош, – влюбляются в таких метелок, что полный ах и караул, как говорит Харитина. А которые красивые – те всегда страдают.

– Не мой случай, – отрезал Ленька. И, желая покончить с разговором о девице, он вынул пачку денег. – Держи. Честно заработанные.

Макинтош деньги прибрал, но с очень независимым видом.

– Это для чего? – уточнил он.

– Чтобы ты ерундой не занимался, – ответил Ленька. – Если в ближайшие дни попадешься, хоть на мелочевке, – весь мой план может пойти псу под хвост, чего бы решительно не хотелось.

– Я ерундой не занимаюсь, – сообщил Макинтош с достоинством.

Ленька пожал ему руку, и они разошлись – без лишних слов.

* * *

Шляпный магазин «Левасэра» помещался в маленьком, заново выкрашенном желтой краской доме на углу Старо-Невского. Дом принадлежал раньше лавре и глядел на лаврские ворота через площадь и широкую проезжую часть очень жалобно. Дом бессловесно умолял вернуть его обратно под теплое поповское крыло. Он морщил брови-наличники над окнами и пускал слезу по фасаду, но ничто не помогало. Новый владелец, хозяин «Левасэры», оставался неумолим.

Ольга впервые вошла в этот магазин ранней весной одна тысяча девятьсот двадцать второго года, по самой слякоти. Она немного смущалась и долго вытирала ботики о коврик, положенный у двери.

В магазине находилась рослая молодая женщина в хорошо пошитом темном пальто с меховым воротником. Женщина упирала подбородок в мех, наслаждаясь мягким прикосновением, и озабоченно рассматривала разные шляпы. Продавец ходил за ней, потирая руки в столь откровенном жесте алчности, что Ольга подивилась: как не боится он полного своего разоблачения. Он держался точь-в-точь как жадный торговец в пьесе «Робин Гуд». Товарищ Бореев, исполнявший роли всех отрицательных персонажей (не только главного угнетателя – шерифа), точно так же горбился, вытягивал шею, впиваясь глазами в спину возможной жертвы. И так же потирал руки.

Бореев всегда сперва показывал свое исполнение роли, а потом растолковывал, что он делает и почему.

«Жадный торговец – кровосос, потому что он продает свои товары втридорога. Фактически – тот же спекулянт», – объяснял Бореев.

Разговаривая, он оставался в роли, то есть горбился, ежился и то вжимал голову в плечи, то сильно вытягивал шею, совершенно как черепаха. Его глаза мрачно поблескивали, поджатые губы морщились.

«Театр представляет сущность человека через образ. То, что вы видите, – это явленная зрителю душа спекулянта, горбатая и вообще уродливая, – продолжал Бореев, зловеще ухмыляясь. – Однако не стоит полагать, будто в жизни они какие-то другие. В жизни они, как правило, точно такие же. Живут и не догадываются, что выглядят карикатурой на самих себя».

Ольга не знала, что такое карикатура, но догадывалась. Бореев вообще, как говорит Настя, многим открыл глаза, научил смотреть «в глубину обыденности». Поэтому он и гений революционного театра.

Некоторое время Ольга находилась под сильным впечатлением увиденного в студии. Ей все время чудилось, что она всюду встречает Бореева – в самых разных ролях. Что он перевоплощается то в дворника, то в нэпмана, то в извозчика на улице, то в рабочего из ремонтного цеха, который ругал Ольгу за какой-то якобы сломанный ею механизм.

А один раз ей помстилось, будто Бореев вселился в Фиму – настолько Фима с его вкрадчивыми намеками казался в тот вечер карикатурой на самого себя. Ольга не могла отделаться от навязчивого ощущения, что вот сейчас Фима перестанет кривовато улыбаться и говорить двусмысленности, выпрямится, сведет над переносицей прямые брови и строго произнесет: «А сейчас, товарищи, я поясню вам смысл этой карикатуры. Вы только что видели, как мужчина пытается купить благосклонность женщины путем оказания ей мелких услуг и с помощью жалких подачек, которые она, освобожденная Революцией гордая натура, с презрением отвергает».

Ольга, правда, не слишком-то чувствовала себя «освобожденной Революцией гордой натурой». Но, в любом случае, она очень ценила свою независимость.

Она так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу заметила еще одного человека, находившегося в модном магазине «Левасэра». Это был молодой мужчина, одетый очень просто, но вместе с тем симпатично и с легкой претензией на моду, выразившейся в щегольски повязанном шейном платке. Он держался в тени и оттуда поглядывал то на покупательницу, то на продавца.

Встретившись с ним случайно глазами, Ольга вздрогнула.

В этот момент продавец повернулся к вновь вошедшей и растянул бледный рот в дежурной улыбке, и Ольгу вновь охватил кошмар: она отчетливо видела перед собой не незнакомого человека, а гримасничающего Бореева.