Книга Печать ангела - Нэнси Хьюстон

И мужчина, которому никогда не сделать ее матерью, мужчина, чье семя истечет в бесплодную почву, мужчина, которого она любит и будет любить всегда, мужчина, придавивший ее своей тяжестью, наполнивший ее своей силой так, что она не помнит себя, наконец тонет в ней, издав долгий крик, потом другой, а Саффи уже давно перестала считать накрывающие ее волны.

Он поднимается первым. Он, Андраш, идет за ребенком, уже захлебывающимся в плаче, и, вернувшись, кладет его между ними на диван. Эмиль, узнав запах матери, тянется к ней и тотчас утихает.

– Смотри-ка, – говорит Андраш, – как он любит маму.

Рука Саффи накрывает головку ребенка. Мягкая округлость макушки как раз умещается в ладони. Ее пальцы поглаживают черные кудряшки, так похожие на кудри Рафаэля. От слов, произнесенных Андрашем, у нее что-то странно вздрогнуло внутри.

– Ты красивый, – шепчет она Андрашу.

– Нет, – отвечает Андраш. – Это ты красивый.

* * *

Вслед за апрелем приходит май. Саффи парит в облаке счастья, и ее сыну тоже хорошо от этого: теперь, когда она пеленает его, купает, кормит, ее руки обращаются с ним бережнее и ласковее, чем прежде. И кроха проникается доверием.

Рафаэль, бывая в Париже наездами, радуется.

Ночью между ними ничего не меняется: в постели с мужем Саффи пассивна, как всегда, – но, говорит себе Рафаэль, нельзя желать невозможного. Его брак не хуже любого другого. Вот Мартен и Мишель, например, вечно ругаются из-за денег. А у меня – посмотрите только на мою жену, на сынишку, какими они выглядят счастливыми!

Она в самом деле счастлива, Саффи. Она купила в “Бон Марше” жардиньерки для окон в гостиной и разноцветные герани. Сейчас Эмиль сидит подле нее на ковре среди бархатных подушечек, а она, высунув обнаженные руки в окно, осторожно обрывает засохшие листочки. Легкий весенний ветерок овевает ее лицо. Она вдыхает аромат цветов, которые сама посадила. Она живет в каждом своем движении, знает, что белая дуга ее рук над цветами красива, а пальцам приятно перебирать зелень… это и есть счастье, правда? Если и существует другое определение, я его не знаю. Ее голова перестала быть запертым темным чуланом, населенным ужасами прошлого, в котором мы с вами побывали, – теперь это место, вполне пригодное для жизни. Саффи приемлет настоящее, потому что каждая секунда этого настоящего приближает ее к новой встрече с Андрашем. Бессонница еще мучает ее иногда, но ей выпадают и часы безмятежного сна.

* * *

Проснувшись утром 29 мая, в день, когда де Голль должен официально взять бразды правления, она с недоумением обнаруживает, что выключатель снова не работает. Опять забастовка! Газовая плита тоже не зажигается, нельзя прокипятить бутылочки Эмиля. Ну и ладно… Ничего ее сыну не сделается, если он в четыре месяца разок попьет холодного молока. На душе у нее легко и радостно: Рафаэль в Англии, а завтра воскресенье и она пойдет с Эмилем к Андрашу.

– Правда, сыночек? Правда, мой маленький? Мы пойдем с тобой в гости, да?

* * *

Андраш приготовил им сюрприз: собственноручно сшитую сумку с лямками, чтобы Саффи могла носить ребенка на животе, как кенгуру.

– Но зачем?

– Затем! Сегодня едем на прогулку!

И он показывает ей на прислоненный к стене в углу двора, возле общей уборной, велосипед-тандем – он откопал его в лавке старьевщика в одиннадцатом округе. Настоящая диковинка, теперь таких не делают, весь из железа и черной кожи. Просто чудо.

– Андраш!

Он садится впереди, Саффи с ребенком сзади… и они едут. Эмиль, притиснутый к телу матери, совершенно счастлив; движение велосипеда убаюкивает его, он засыпает.

– А куда мы едем?

– На Блошиный рынок!

Андраш любит бродить по открытому Клиньянкурскому рынку; нередко он находит там всевозможные мелочи, которые могут пригодиться в работе. Но на этот раз далеко они не уехали: на полпути к заставе Клиньянкур бульвар Барбес перекрыт полицейским кордоном. Весь квартал оцеплен, улицы пусты, атмосфера предгрозовая. Притормозив ногой, Андраш смотрит на происходящее и хмурится. Саффи видит, как ходят ходуном его челюсти: он скрежещет зубами.

– Почему…

Она даже не может договорить. От одного вида людей в форме на нее напал столбняк.

– Что почему? – раздраженно переспрашивает Андраш. – Алжир. Ты что, газет не читаешь?

Саффи молчит.

– Ты что, не знаешь? – не унимается Андраш. – Идет война, Саффи.

– Нет…

Слово вырвалось у нее само собой. Это сильнее ее. Идет война – нет.

– Саффи! Страна, в которой ты живешь, воюет. Франция тратит сто миллиардов франков в год на войну в Алжире. Ты хоть знаешь, где это – Алжир?

Андраш почти кричит. Эмиль вздрагивает во сне и крепче жмется к матери. Обняв сына обеими руками, Саффи опускает глаза.

– Война кончилась, – произносит она упавшим голосом.

– Война не кончилась! – кричит Андраш. – В сороковом немцы вставили Франции, ей стыдно за те четыре года, и в сорок шестом она начала войну в Индокитае. В пятьдесят четвертом проиграла ее, вьетнамцы ей тоже вставили, опять стыдно, и через три месяца она начала войну в Алжире. Ты не знаешь?

Саффи, не поднимая головы, качает сына и ничего не отвечает.

Молчание становится тягостным. Наконец Андраш, тряхнув головой, закуривает “Голуаз”. Разворачивает велосипед. Глубоко затягивается, выдыхает дым вперемешку с яростью и жмет на педали: они едут назад, в Маре.

Первый выход не удался.

* * *

Им не придется выезжать на тандеме все лето. Французов и алжирцев находят зарезанными, изувеченными, с переломанными костями и засунутыми в рот половыми органами. То в одном, то в другом квартале гремят взрывы. Горят полицейские участки.

Возмущенная подобным надругательством над своими красотами, столица задействует для защиты все имеющиеся в ее распоряжении силы охраны порядка. С алжирцев (и с тех, кто имеет несчастье походить на них) не спускают глаз, их донимают проверками документов, задерживают по поводу и без повода, бьют, измываются, оскорбляют, сажают, хватают на улицах, заталкивают сотнями в гимнастический зал Жапи, в бывшую больницу Божон – пусть-ка почувствуют себя в этой стране дома, а то никак не желают понимать, что это и их страна.

Рафаэль, уезжая в турне по Южной Америке, советует жене не уходить далеко от дома. Саффи слушается: ей достаточно взглянуть на перекрестки, ощетинившиеся рядами солдат. С июня по сентябрь она только дважды привозит Эмиля в мастерскую в Маре, и оба раза ненадолго. Все остальное время она ходит как во сне, мечтает, мысленно разговаривает с Андрашем, задает ему вопросы и громко смеется его ответам. Стоит нагая перед зеркалом в полуденной жаре, не сводя прищуренных глаз со своего отражения, ласкает себя и представляет, что это руки Андраша. Возится с ребенком, ухаживает за цветами, занимается хозяйством.