Книга Кот в сапогах - Патрик Рамбо

— До скорого, белоручки!

— Счастливого пути, маленькие неженки!

— Не вздумайте сюда вернуться!

Попутно мятежники отобрали у юношей часть их оружия. Какая-то мужеподобная баба умыкнула шляпу Сент-Обена и, тут же нахлобучив ее на себя, стала передразнивать мюскаденов: переваливаясь, затопталась на куче камней в каком-то гротескном танце. Между тем уходящая колонна еще не достигла бульваров — границы, где кончались предместья и начинался город. Он был уже совсем близок, этот спасительный рубеж, но тут на их пути встала третья баррикада.

В своей гостиной на первом этаже Делормель извлекал из ящика с соломой хрупкие безделушки и прежде, чем найти для них место, просто расставлял на полу. Поразмыслив, он заметил со вздохом:

— Если Баррас ничего не смог для вас сделать, меня наверняка ждет точно такой же отказ…

— Но может быть, у вас нашлись бы другие доводы, чем у виконта, и другие ходы в министерстве?

Буонапарте, утопая в огромном мягком кресле, раздраженно постукивал по полу каблуками.

— Вы артиллерист, ваше назначение зависит от Обри…

— Я обращался к нему. Он меня ненавидит.

— Он вас принимает за поборника Террора, припоминая, с кем вы общались в Тулоне. Вы же знаете, он в прошлом жирондист.

— Я знаю одно: в генералы он произвел себя сам. Одним росчерком пера.

— Он не доверяет якобинцам, хочет рассчитаться с ними сполна за свои былые страхи, однако…

— Однако?

— Ему не вечно оставаться генеральным инспектором артиллерии.

— А пока добудьте мне официальное место в одном из тех министерств, с которыми вы сотрудничаете, иначе меня в отставку отправят. Мой отпуск подходит к концу.

Делормель толком не знал, что ответить. Из затруднения его вывел юный Сент-Обен, который в крайне возбужденном состоянии ворвался в гостиную:

— Мы завоевали предместья! Сейчас там уже восстановлено спокойствие!

— Это сделали вы и ваши друзья? — осведомился Буонапарте с оттенком иронии.

— Ну да! Одного залпа в воздух хватило, чтобы разогнать защитников противостоявшей нам третьей баррикады.

— Залп? Чей? Кто стрелял?

— Ну, короче, мы бы атаковали и взяли эту баррикаду, как и две предыдущих, но тут со стороны бульваров подошел генерал Мену с полками парижского гарнизона…

— Уморительное стечение обстоятельств, — заметил Буонапарте. — Армии приходится спасать беззаботных штатских, которые сами напрашиваются, чтобы чернь их перебила.

— А я вас помню, — сказал Сент-Обен, приглядываясь к генералу. — Мы уже виделись. В Пале-Рояле.

— Возможно.

— Вы выставляете наши действия в смешном свете, но в это утро вас не было там, в предместье! Что бы вы сделали?

— На чьем месте?

— На месте черни, как вы выразились.

— Я бы отрубил голову не одному депутату, а десятерым, двадцати. Я осадил бы Комитет общественного спасения и арестовал всех его членов. Я бы захватил Комитет общественной безопасности, и его осведомители стали бы работать на меня. Это восстание было необдуманно. У них не нашлось ни плана, ни подлинных вождей. Большинству бунтовщиков был нужен хлеб, а не власть. Мену быстро уладит это дело: гильотина у Тронной заставы заработает, тюрьмы наполнятся якобинцами, и простонародные кварталы затихнут надолго. Революцию приводит к победе не желудок, а мозг.

И Буонапарте постучал для убедительности перстом по собственному черепу.

— Благодарю за урок, господин генерал в штатском. — Юноша обернулся к Делормелю: — Розали встала?

— Наверно, ведь уже одиннадцать.

Сент-Обен устремился вверх по большой лестнице, даже не задаваясь вопросом, что за делишки обделывает в гостиной Делормеля этот маленький генерал-итальянец. По дороге он обогнал трех лакеев в ливреях разных цветов, тащивших тяжелые ведра, и вошел в будуар Розали, когда она примеряла парики, доставленные жеманным куафером. Он восклицал в экстазе:

— Этот просто волшебно идет вам!

На Розали была туника в стиле древней афинянки, ее шею обхватывало тонкое золотое кольцо.

— Я покинул тебя брюнеткой и вот обретаю вновь блондинкой, — изрек Сент-Обен, приближаясь к ней.

— О! Я и не слышала, как ты вошел. Чем ты только занимался? Одежда измята, сапоги посерели от пыли…

— Мы навели порядок в предместье Сент-Антуан.

— А, вот оно что? Ну, главное, ты цел.

— Дюссо ранен в плечо, я отвел его к доктору.

— Может быть, этот тебе понравится больше? — Розали, не слушая его, один за другим примеряла парики, упиваясь созерцанием себя в зеркале. Лакеи, входя один за другим, выливали в ванну из своих ведер молоко ослицы. Ванна была в форме раковины. Куафер осмелился спросить:

— Я вас оставлю, мадам, ванна ждет, но какой из париков вы изволите выбрать? Светлый с золотистым отливом?

— Я беру все шесть. Господин Делормель вам заплатит. Шарль!

Один из лакеев, собиравшихся удалиться со своими ведрами, приостановился на пороге.

— Шарль, проводите господина к господину.

Едва оставшись наедине с Сент-Обеном, Розали сбросила тунику и сандалии с такой толстой подошвой, что они смахивали на котурны, и запрыгнула в молочную ванну, погрузясь туда до самого подбородка.

— Мой возлюбленный герой, подай-ка мне губку.

— Ты шутишь, Розали, и сама не знаешь, как верны твои слова. Это было поистине героическое утро!

С этими словами Сент-Обен пошел за толстой венецианской губкой — такие продавались у Эрамбера, мадам Делормель заказывала их десятками.

— Я, знаешь ли, пережил опасное сражение.

— Да-да, ты рассказывай, но только потри меня, — сказала красавица, вставая. Струйки молока стекали по ее коже.

Сбросив редингот и закатав до локтя рукава рубахи, Сент-Обен принялся растирать Розали, надевшую по такому случаю короткий блондинистый паричок. И приступил к рассказу о своих испытаниях, изрядно их приукрашивая, вернее же сказать, выдумывая:

— На ранней заре мы вторглись в предместье, где нас ожидало воинство бешеных под защитой ужасающих баррикад. Они швыряли в нас камнями, грозили пиками, но, увидев, какова наша решимость, этот сброд спасовал, и неудивительно.

— У вас были ружья?

— Разумеется! Но чтобы их распугать, достаточно было стрельнуть в воздух. У них не было подлинных вождей, а потому и никакой тактики.

И он, на миг застыв с губкой в руке, проникновенным тоном воспроизвел тираду Буонапарте:

— В своем большинстве они желали хлеба, а не власти. Так вот, да будет тебе известно: к победе революции приводит мозг, но не желудок!