Книга Многие знания — многие печали - Анна и Сергей Литвиновы

Первая преграда ждала меня на входе. Рамка металлоискателя, турникет, а рядом секьюрити с автоматом. Достаточно было полминуты, чтобы увидеть, что стоит он совсем не для проформы и проверяет пропуска весьма внимательно, у кого разовые, обязательно просматривает паспорт. Я подумал, что полицейских, даже сержантов, учат, как утверждает Варя, элементарным вещам – как ставить защиту и прочее, – и решил практиковаться на менее бдительных церберах. Подошел к окошку бюро пропусков. Широко улыбнулся, протянул паспорт девушке, устанавливая с ней контакт: «Я к Ксении Селиверстовой». – «Вам заказано?» Самое главное тут: самому быть уверенным, что да, заказано, меня ждут не дождутся и давным-давно выписали пропуск. Девица скользнула взглядом вдоль длинного ряда фамилий, а я представил, что там значится ровная строчка: Данилов Алексей Сергеевич.

Все удалось. (Получай, Варвара! Не премину рассказать тебе о своем успехе.) Девушка выбросила на конторку мой паспорт и квиток разового пропуска. Сержант на входе паспорт, вплоть до регистрации, старательно проверил и открыл турникет. По ходу дела я подумал, что если бы мне не удался трюк с сотрудницей бюро, я бы постарался записаться в Останкино на массовку. Или выловить Ксению возле ее дома. Или на левой, менее охраняемой съемке. Ищущий да обрящет.

Телевидение поразило меня размахом. В буфете у входа не было ни единого свободного столика – а ведь это явно не единственная пищевая точка в телецентре. Толпы массовки бродили по второму этажу, в них ужами ввинчивались и проскакивали важные аборигены. Кое-кого, примелькавшегося на экранах, неофиты отлавливали и заставляли фотографироваться. Я не узнавал никого. Найти нужного человека в таком муравейнике казалось делом невозможным – но я его все-таки отыскал (Варя, я заработал еще один балл!). Причем сделал всего две ошибки. Сунулся в дверь, там оказалась студия, и меня послали в гримерный цех. В цеху выяснилось, что Ксения Селиверстова здесь, но работает в другом помещении. Я проник туда – и сразу девушку узнал (по фотографиям в бульварной прессе). Она укладывала прическу какому-то важному краснорожему типу. Молодая леди оказалась примерно моей ровесницей, чуть за тридцать. И притом она была беременна – месяце на шестом. Не стоило спрашивать, от кого ребенок. У таких преданных он мог быть только от законного супруга. Бедняжка.

Подбежала заполошная женщина с рацией в руках, спросила меня: «Вы на грим?» – «Нет, просто жду подругу», – счел нужным осторожно ответствовать я. «Куда провалился этот мой герой?! – риторически воскликнула помощница. – Ни на минуту нельзя оставить!» Я бы смог, наверно, убедить и ее, и всех вокруг, что да, я герой, я участвую в съемках. Однако зачем такие сложности?

Краснорожий вышел, бросил на меня величественный взгляд и расстроился, что я его не узнал. Я вошел в комнату – Ксения как раз потушила многочисленные лампы у своего зеркала и складывала кисточки и тюбики в кофр. «Вы Селиверстова?» – спросил я. «Да, а вы кто?» – «Нам надо поговорить. О Виталии». Ее глаза мгновенно стали наливаться слезами, и я отправил Ксении мощный успокоительный посыл: «Нет, нет, Виталий не умер, он просто уехал и скоро вернется – в виде этого маленького комочка, что сейчас у тебя под сердцем, и тогда он будет принадлежать только одной тебе, ты будешь ухаживать за ним, прикладывать к груди, мыть, улыбаться ему и разговаривать». Мое сообщение-транквилизатор, видимо, достигло цели – потому что женщина вдруг просияла, хоть и сквозь слезы.

В гримерке, в стороне за другими креслами, другие женщины колдовали над клиентами, и все они стали метать на нас любопытствующие взоры той или иной интенсивности. «Пойдемте», – сказал я, и Ксения покорно отправилась со мной.

Казалось, в телецентре не найдется ни единого безлюдного места, однако Селиверстова была здесь старожилом, она отыскала кафе, где тусовалась рабочая косточка. О том свидетельствовали цены – весьма щадящие. Вдобавок тут напрочь отсутствовали люди, изображающие небожителей. За столиками сидели помрежи, осветители, младшие редактора. Ели растворимый суп или бифштексы. Пили трудовое пиво. Я заказал травяной чай беременной, а себе кофе. Потом, когда мы уселись, я без предисловий сказал в утвердительном тоне: «В смерти Виталия замешана женщина». Слезы хлынули из глаз юной леди водопадом, а потом она стала рассказывать.

11 февраля сего года

Реконструкция Алексея Данилова по рассказу Ксении Селиверстовой

Я на работе была, но, когда мне позвонили, конечно, сразу помчалась туда, к нему на квартиру. Попросила меня подменить, наплела с три короба. Я уже тогда от Виталика на третьем месяце была, но ему ничего не говорила, так он, бедненький, и не узнал… По пути я ему, конечно, звонила – и на мобильный, и на городской, однако оба номера не отвечали. Я примчалась, стала в дверь названивать – не открывает. Я сразу заподозрила неладное.

У меня был свой ключ, я им дверь отперла, захожу. А у него перестроенная квартира была: комната и кухня в одном помещении. Стол накрыт на две персоны, стоит початая бутылка вина, шампанское допито, фужеры. На бокале следы помады. Накурено, в пепельнице окурки от дамских тоненьких сигарет. А на диване он. Мертвый и уже холодный. А самое главное, на полу шприц израсходованный валяется, на руке следы укола. Но я ведь знала, уверена была: Виталик никогда, никогда не кололся! Он вообще наркотики даже не пробовал! Ну, пару раз, может, в юности ганжу покурил, и – все! Он и мне говорил: я слишком от всяких химических веществ зависимый, не хочу даже начинать, вдруг подсяду, хватит с меня и спиртного с куревом! И я уверена, просто уверена: ничего он не кололся! Кто-то его отравил, подставить хотел. Какая-то гадина, сволочь какая-то, мерзкая тварь.

Я, конечно, поревела, а потом решила: не бывать тому, чтобы имя моего мужа, отца моего сыночка, моего Виталика, газеты отвратные и телепередачи паскудные полоскали. Я ведь знаю, как это делается! Устроили бы вой на весь мир! Искричались бы! Виталий Селиверстов злоупотреблял наркотиками! Он умер от передоза! Он ширялся на квартире с неизвестной женщиной! Нет, не бывать этому, сказала я себе. Да, пусть он привел сюда какую-то девку, может, даже трахнуть ее хотел, ему можно, он творческий человек, Виталику необходимо расслабляться. А она его подставила, отравила, обокрала, наверное. Но не бывать тому, чтобы другие в его грязном белье копались, а потом надо мной смеялись и пальцами показывали! Все равно милиция-полиция никого не найдет, а даже если ту потаскуху обнаружит – надо будет еще доказать, что его она убила. А это значит, что они продолжат поливать меня, умершего Виталия и маленького моего Виталечку, еще не рожденного! Годы эта вакханалия будет длиться! И все будут писать, читать, обсуждать, отвратными своими пальцами в моей ране ковыряться.

Я сразу поняла, как надо все сделать. Я быстренько бутылки убрала, шприц выбросила, проветрила помещение, фужеры помыла. Уничтожила все следы, короче. И Селиверстова на пол стащила, чтобы правдоподобней было, будто ему плохо стало. И только потом вызвала полицейских.

Вы спрашиваете, как удалось составить благостное патологоанатомическое заключение? Догадайтесь с трех раз как. Да-да, вы правы, свет не без добрых людей, и коррупция, как говорят, проникла во все поры нашего государства – патологоанатомы не исключение. Да, мне это стоило денег, и очень немалых. Только я прошу вас! Никому ни слова! Я буду все отрицать! Вы никогда ни за что ничего не докажете, и никаких эксгумаций Виталика я не допущу! Хватит с меня того, что врачи, которым я платила, сами косо на меня смотрели. Они ведь думали, что это я моего несчастного Виталия отравила, а теперь от ответственности хочу уйти. Но, господи, неужели непонятно?! Зачем мне его травить?! Ведь у него же ничего не было, ничегошеньки. Все, что зарабатывал, он тратил на меня – ну, и на себя, конечно. У меня только московская квартира от него осталась, но я и без того в ней жила и прописана была! Она и так была – его, моя и еще мальчика нашего.