Книга Робинзон. Инструкция по выживанию - Александр Покровский

– Ясно.

– Раз ясно, положи на каждый клапан руку и скажи про себя: «ЛОХ в пятый», а это – «ЛОХ в шестой». Ничего не трогай, не поворачивай. Только руку положил и так сказал. И пломбы не задень. Все клапаны опломбированы в закрытом положении.

– А зачем руку-то класть?

– Руку надо класть, чтоб ты привык. Чтоб внутри твоего тела созрело решение, и тогда в стрессовой ситуации ты будешь действовать как автомат. Тут каждый должен действовать как автомат. Иначе не выжить.

– Понятно.

Кашкин и Робертсон в выгородке кондиционирования. Кашкин:

– Все клапана, идущие в другой отсек, надо знать.

– Знаю, начштаба мне говорил. Про клапан выброса углекислого газа.

– Это хорошо, что он так говорил. Теперь закрой глаза и нащупай мне этот самый клапан. Вслепую.

– Зачем вслепую?

– Затем, что в отсеке может не быть электричества. Упадет аварийная защита реактора – пропало электричество.

– А аварийное освещение от батареи?

– Да! Включается аварийное освещение от батареи. Но, во-первых, оно освещает не так здорово – только проходы, а здесь ты в потемках будешь ползать, и, во-вторых, оно будет до тех пор, пока хватит на то батареи. А если ты неделю в темноте будешь сидеть?

– А что, такое бывает?

– Все бывает. Жить захочешь, и месяц просидишь.

– Так ведь воздуха же не хватит.

– Хватит. Для этого есть химическая регенерация. Одной такой баночки хватает на 64 человека-часа. А если правильно дышать – то и на большее время.

– А что значит «правильно дышать»?

– Без паники это значит. Тихо сидишь и через раз дышишь. Вскрыл баночку, снарядил ее, родную, в регенеративную установку и сам сел рядом. А еще в отсеке есть запасные патроны для ИПов – изолирующих противогазов.

– Это я знаю. Эдик меня включал.

– Надо не только знать, надо в руках держать, носить, и чуть чего – маска ИПа порвалась или вообще нет маски – носом в него уперся и дышишь. Понятно?

– Понятно.

– Тогда пошли к системе ВВД.

Кашкин и Робертсон у клапана ВВД в отсеке. Кашкин:

– Клапан подачи ВВД в отсек. Ты уже знаешь: бороться с поступлением забортной воды в отсек, ставя раздвижной упор, бесполезно. До дырки не доберешься. И потом, если пробило на глубине, то вода, поступающая в отсек под давлением, превращается в пар – ни черта не видно. Как спасаемся?

– Всплываем!

– Правильно. Лодка (если у нас наверху не война, конечно) всплывает в надводное положение, и тогда мы видим течь. Что делаем в этом случае?

– Даем воздух в отсек.

– Да. Даем воздух высокого давления в отсек. Повышаем давление выше забортного – на полкило и даже меньше, и вода перестает течь – воздух не дает. И что должны делать люди в отсеке?

– Устранять неисправность.

– Да, но под давлением они долго не могут находиться. Почему?

– Азотный наркоз!

– Азотный наркоз, а потом – кессонная болезнь, если сразу давление снять. Поэтому?

– Поэтому?

– Поэтому всю эту борьбу за живучесть надо вести, включившись в ИДА-59. Жуть, правда?

– Да!

– Вот поэтому определились, попытались устранить течь, не устранили, людей из отсека – вон, а сами на всех порах в базу. Понятно?

– Понятно.

– Но чаще всего неисправность устраняют.

– А люди?

– Выживают люди. Кто жить захочет, тот и выживет.

Кашкин и Робертсон на средней палубе пятого отсека. Мимо них пробегает Вознюшенко.

– Андрей! – хватает его Кашкин.

– А?

– Дашь Артюху, чтоб с Робертсоном занятие провел по люкам?

– По каким люкам?

– В первом и десятом. О том, как из лодки через них выходить.

– Потом! Сейчас Артюху не трогайте. Он на хер пошлет. У нас компрессоры все дохлые. Он трое суток не спал.

Андрюха убегает.

Из каюты появляется Сова.

– Кашкин!

– Я!

– Ну чего там?

– Работаем.

– Ну и как?

– Нормально.

– Ну-ка, давайте сюда.

Робертсон и Кашкин подходят к нему.

– Ты ему глаза завязывал?

– Нет еще.

– Так на, завяжи, – подает Кашкину белую повязку.

Тот завязывает Робертсону глаза.

– Раскрути его.

Раскручивают.

– Хватит.

Отпустили.

– Ну вот, Робертсон, ты в отсеке один. Дым в отсеке. А ПДУ у тебя в каюте. Забыл ты его, например. Ты зажмурил глаза, затаил дыхание, и у тебя есть минута, чтоб дойти до каюты и найти там свое ПДУ. Время пошло.

Робертсон шарит рукой по стенке и идет в сторону от каюты.

– Все. Умер. Снимай повязку.

Робертсон снимает повязку.

– Понятно, почему ты умер?

– Почему?

– Потому что идешь в сторону от каюты. Кашкин!

– Я!

– Тренировать!

– Есть!

– Лейтенант Робертсон должен знать свой отсек как маму родную. Днем, ночью, с глазами, без глаз. Понятно?

– Понятно!

– Вперед! Пусть все пощупает с отрытыми глазами, а потом – с завязанными. Снимаете повязку, и он опять щупает. И так шаг за шагом. Медленно. Не торопясь. Лодку надо знать всю. И чтоб я не слышал, что «мы ракетчики, нам это не надо, это пусть механики, маслопупы, а мы – боевые части «люкс», люксы, нам это ни к чему».

– Да никто так не говорит.

– Не только не говорит, но и не думает. Я с вас не слезу, пока он не будет по лодке ходить, как по дому родному, в темноте, в туалет, ночью, на ощупь, не натыкаясь на мебель.

– Ясно.

– Вперед, если ясно. И все отсеки. Но сначала родной, пятый.

– Понятно!

– Ну начинай все сначала, если вам все понятно.

И тут случается следующее: палуба уходит из-под ног – Савва, Кашкин, Робертсон падают носом вперед. Из «каштана»: «Аварийная тревога! Заклинка больших кормовых горизонтальных рулей на погружение!»

В это время в центральном посту все, кто стоял, тоже летят. Из штурманской рубки вылетают командир и начальник штаба. Начштаба не удерживается на ногах и падает, а командир успевает прыгнуть в центральный, выхватить у падающего старпома из рук журнал, дать этим журналом по голове боцману Степанычу, подскочить к командиру БЧ-5, который находится в ступоре, и заорать ему в ухо: