Книга Голоса летнего дня - Ирвин Шоу

— Ладно. Если тебя не убьют, — сказал полковник, — приедете по крайней мере в Сан-Франциско после войны, чтоб я мог изредка видеться с Пегги?

— Постараемся, — ответил Бенджамин.

— Там можно хоть круглый год играть в теннис. Вот и поработаешь над своим смехотворным ударом слева.

Они оба расхохотались.

— О’кей, рядовой первого класса Федров, — вздохнул Вудхем. И они крепко пожали друг другу руки. — Хотелось бы мне иметь не одну, а восемь дочерей. Хотелось бы иметь так много дочерей, чтоб я их имена с трудом вспоминал. Тогда был бы не прочь потерять парочку из них. — И он снова разлил виски по стаканчикам.

Медовый месяц длился у них всего неделю, и провели они его в Атланте. Та неделя была своего рода хрупкой преградой, возведенной между ними страхами и тяготами войны, а также неизвестностью, которая их ожидала. Само бракосочетание состоялось в кабинете мирового судьи. То была скромная и поспешная церемония — в очереди стояли еще три пары, ожидая, когда их поженят. Со стороны невесты присутствовали лишь мать и отец Пегги. Со стороны жениха — командир взвода, в котором состоял Бенджамин, да еще один солдат, его приятель, огромный парень из Кентукки, деливший с Бенджамином палатку во время проведения маневров. Отец и мать Бенджамина не смогли приехать из Нью-Йорка, у них просто не было денег на это путешествие. А Луис проходил службу в авиационном полку в Техасе.

Бенджамин послал родителям фотографию Пегги. Мать написала в ответ, что жена у него — настоящая красавица. И что она желает счастья детям, да благословит их обоих Господь.

Вудхем одолжил Бенджамину свою машину, в ней они и отправились в Атланту по раскаленным от солнца дорогам Джорджии, стараясь придерживаться скорости не более тридцати пяти миль в час, поскольку в военное время отпуск бензина был ограничен. К тому же Бенджамину вовсе не хотелось, чтоб в такой день его остановил офицер дорожной полиции.

Они затворили за собой желтую, под дуб, дверь в крохотный гостиничный номер, который удалось снять на семь дней, и Федров запер ее изнутри на ключ, прислушиваясь к удалявшимся по коридору шагам мальчика-посыльного, который донес их чемоданы. Половицы нещадно поскрипывали под его ногами. Итак, они остались одни в этом номере с закрытым окном и наглухо задернутыми шторами, призванными защитить от жаркого южного солнца. Бенджамин прислонился спиной к двери и наблюдал за тем, как его жена распаковывает вещи. Он любовался ее точными, аккуратными движениями, а Пегги тем временем вешала в шкаф свои два платья, убирала в нижний ящик комода белье и прочие мелкие вещицы. Ни один из них не произносил ни слова, слышался лишь шелковистый шелест юбки Пегги, когда она расхаживала по комнате… Затем, разложив свои вещи, она обернулась к нему.

— Дай мне твои часы, — сказала она. Подошла и протянула руку.

— Двадцать минут шестого, — сказал Бенджамин, бросив взгляд на часы.

— Я не спрашиваю, сколько сейчас времени, — сказала она. — Дай мне твои часы.

Бенджамин протянул ей часы. Она убрала их в свою сумку, защелкнула замок и сунула ключик в ящик комода, под две свои ночные рубашки.

— Не хочу ничего знать о времени, — объяснила она. — Хотя бы в течение семи дней.

Они выходили на улицу, лишь когда были голодны, хотели поплавать в бассейне или же сходить в кино. На протяжении недели центром мира стал для них этот полутемный гостиничный номер с желтой, почти дубовой, дверью и единственным окном. На целых семь дней они забыли о море военных в выцветшей под солнцем летней форме, волны которого бушевали вокруг них совсем недавно, забыли о рявкающих командах, о звуках взводимых курков. Средоточием жизни для них стали два обнаженных тела, жадные и благодарные одновременно. Только когда пришло время собираться домой, Пегги достала ключ, открыла сумку и вернула ему часы.

Две недели спустя дивизия Федрова была переброшена на север. Пегги за ним не поехала. Во-первых, у них не было денег на дорожные расходы и оплату номеров в гостиницах, сколько бы они там ни стоили. Во-вторых, оба знали, что еще через несколько недель дивизия снова снимется с места, что, возможно, солдат пошлют даже за океан. И оба дружно решили: второго расставания им просто не вынести.

Через два месяца после свадьбы дивизию Федрова перебросили в Англию. Они с Пегги не виделись целых три года. Нет, они, конечно же, часто переписывались, но к тому времени, как Бенджамин повстречал в Париже Ли, Пегги стала для него неким отдаленным и бесплотным призраком, душа которого была сосредоточена теперь в стопочке конвертов полевой почты. Он поступил, как поступает большинство солдат в схожих обстоятельствах. У него было несколько интрижек в Корнуолле, где на какое-то время был расквартирован полк для подготовки солдат к военным действиям под водой, в аквалангах. Завязался также роман с девушкой из Британского министерства информации — это когда Бенджамина послали в Лондон, на курсы отработки взаимодействий с британскими офицерами-контрактниками. И ни разу не испытывал он чувства вины, занимаясь любовью с этими женщинами. Просто как бы отсрочил верность призраку, который добросовестно слал ему все эти письма полевой почтой… отложил ее до лучших времен. Ведь война — штука очень долгая.

Ли развелась с мужем в 1939-м — на три года позже, чем следовало бы, так сказала она Федрову в Париже. И еще добавила, что он нравится ей, а также очень нравится отказывать полковникам и генералам, что так и вились вокруг нее, объясняя свой отказ тем, что у нее назначено свидание с простым сержантом. Благодаря неустанному кокетству, а также обширным связям в высших военных кругах, Ли выбила себе отдельную квартирку, где они с Федровым занимались любовью. И это получалось у них так хорошо и доставляло столько радости и наслаждения, что Ли начала поговаривать о свадьбе. Идея вовсе не претила Федрову, напротив, казалась весьма привлекательной. Ведь он знал Пегги всего месяца три или около того, и бесплотный призрак, воплощенный в конвертах, казался чуждым, нереальным. Они были связаны чисто условной поспешной и почти позабытой церемонией бракосочетания. Образ призрака тоже поблек, и это несмотря на то что Пегги посылала ему фотографии — точь-в-точь как матрос, выброшенный на остров после кораблекрушения и кидающий в открытое море бутылки с записками. К тому же ее занимали вещи, казавшиеся совершенно незначительными, пустячными, особенно мужчине, который не на жизнь, а на смерть сражался на другом континенте. Новости, сообщаемые призраком — о введении карточек, подлых интригах в медицинских войсках, жалобы на цинизм мужчин, получивших выгодные должности в глубоком тылу и наживающих целые состояния на войне, — все это, на взгляд Бенджамина, было мелким, неуместным и недостойным даже упоминания.

К тому же прошло целых три года. Отношения с Пегги выглядели теперь чисто формальными. И попахивали уже не любовью, а тягостным долгом. Сам он фотографий домой не посылал — не то теперь было у него лицо, чтобы красоваться в рамочке на тумбочке, возле постели молодой девушки в белом теннисном платьице. Девушки, которая ходила на танцы в Ю-эс-оу[18]и продавала дурацкие книжки чиновникам в униформе в штате Джорджия.