Книга Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

Кажется, после встречи с туманом у меня уже не осталось сил на то, чтобы удивляться или пугаться. Сначала взвинченные и затем расслабившиеся нервы не желали напрягаться вновь. Конечно, следовало бы как минимум удивиться, это я понимал, но вместе с тем — спокойно смотрел на открывшуюся нам картину.

Не взирая на свободный от деревьев склон, темнота здесь была ещё гуще, чем в овраге. Создавалось впечатление, что её можно потрогать руками, и она окажется похожей на какую-то плотную мягкую ткань. Однако в этой темноте я отчётливо различал траву, камни, деревья с лентами и даже мелкий гравий на тропинке под ногами. Интересно, так ли видят в темноте кошки?

Я снова поднял глаза и посмотрел на ветки, унизанные клочьями разноцветных тряпок, ближайший из двух — Девичий — камень, язычок пламени в полуметре над ним… Язычок пламени?!

— Мишкин! Ты это видишь? — Яра по-прежнему говорила шёпотом. Можно подумать, огонёк услышит её и исчезнет. Или наоборот — не исчезнет, а…

— Вижу…

Часть меня просто возмутилась моим собственным спокойствием. Но страха не было. Скорее усталость.

— Это неопасно?

— Понятия не имею…

Тем временем, огонёк над камнем задрожал, как под порывом ветра, и стал ярче. Снова вздрогнул и исчез.

— Тебе страшно? — эти слова я выдавил из себя через силу. Говорить не хотелось.

— Нет, — Ярослава, и в самом деле, не казалась испуганной. — Почему-то мне показалось… Это было что-то… Оно бы не навредило. Пойдём?

Но едва мы сделали несколько шагов по откосу, как в траве вокруг камня загорелось что-то, напоминающее новогоднюю гирлянду. Мы остановились.

Крошечные огоньки — точная копия того, первого, — дрожащие между травинками, казались живыми. Через мгновение они замерли, и вдруг каждый выбросил вверх по тонкому сияющему лучу. Достигнув в высоту примерно двух метров, лучи раскрылись лепестками и стали таять, опускаясь на траву тихо светящейся пылью. Ещё мгновение — и вокруг осталась только темнота. Темнота, в которой всё было видно не лучше, чем обычно.

— Вот это да! — восхищённо прошептала Яра. — Что это такое?

— Кто его знает… — я ощутил, что говорю свободно. От странной усталости не осталось и следа. — У тебя мелочь есть?

— Что? — неожиданный вопрос вернул Яру к реальности, она даже снова заговорила в голос.

— Ну, мелочь. Копейки, монетки хоть какие-нибудь?

— Вроде бы да… А зачем тебе?

— Надо оставить на камне. Так положено.

* * *

Когда-то, в старину, на этих камнях оставляли кое-что посерьёзнее монет. Кто знает, какие жертвы приносили в Овраге наши предки? Домашнюю скотинку? Или?..

Овраг не зря именовали Велесовым. Грозный царь славянской преисподней — Кощного — принимал здесь дары людей. Он правил силами далёкими от света и радости, но, как и все остальные боги, должен был получать приношения. Иначе равновесие мира могло быть нарушено. А этого никому не хотелось.

Потому и не считалось предосудительным ставить ему в положенные дни трапезу. Тьму тоже надо чтить. И если даже в роли жертвы оказывался человек — что одна жизнь против бытия всего мира? Тем более, посмертная жизнь такой жертвы представлялась куда как завидной.

Эпидемия, неурожай — очевидные признаки того, что равновесие пошатнулось. И его надо было восстанавливать. Ведь человек — тоже часть вселенной.

Минули века. Давным-давно бородатые старцы в последний раз пропели древние славословия Царю Кощному, и жертва, вздохнув в последний раз, произнесла с улыбкой: «Вижу! Вижу хоромы Его! Вижу и Его самого, Батюшку…» Погасли неугасимые костры под копытами коней княжеских дружинников. Пали под ударами мечей старцы. Забылись слова песнопений, хотя и были на многие столетия старше новой веры, именем которой гнали из Руси всё извечное.

До нас дошёл только обычай — оставлять на камнях что-нибудь. В дар неведомой силе, которую уже и забыли, как звать-величать по имени.

* * *

Я умолк. Мы шли, держась за руки, между ровными рядами деревьев. Эти фруктовые сады — всё, что осталось от села Дьяково. Сливы, груши, яблони давно одичали, и всё равно, каждый год в августе ветки тут гнутся чуть ли не до земли. Кроме садов, о бывшем селе напоминала, правда, и Дьяковская церковь. Вообще-то её официальное имя — «Усекновения честной главы Иоанна Предтечи», но так было слишком длинно, и в среде экскурсоводов её называли просто — Дьяковской. Она стоит в самом устье Оврага, над обрывом. А возле неё — должен быть спуск к тому мостику, где нашли барсетку. Тёмный силуэт церкви вблизи был хорошо виден на фоне светлого неба.

— Ты так рассказываешь… — Яра старалась ступать осторожнее: поскользнуться на подгнившем яблоке или груше в этих местах ничего не стоило — Так говоришь… Мне показалось, что я даже слышу эти древние гимны! Так здорово у тебя получается!

— Это профессиональное, — не без гордости сообщил я.

Слева от нас показалось что-то белое. Я посмотрел вперёд. Церковь оказалась уже совсем рядом и немного слева.

— Ну, вот… — это была немедленная и весомая пощёчина моему профессионализму.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Мы поворот к спуску проскочили, — из-за Яриной похвалы мне было ещё досадней.

— И что?

— Да, в общем, ничего страшного… Пройдём через кладбище, — я махнул рукой влево — и всё.

— Через кладбище? — Яре, видимо, стало не по себе.

— Ну да.

— А, может… Ну его, а? Мало тебе тумана было?

— Не бойся, — я взял её за руку и повёл за собой. — Мы и так на кладбище уже минут десять гуляем.

— Э-это как? — Ярославе стало страшно не на шутку. — Тут же сады? Были…

— Ну, это старое церковное кладбище, его границу точно уже не знают. Раньше оно огромным было. Вон, видишь, белеет впереди? Это надгробия. А там, где мы стоим — тоже могилы были. Так что, если бы нас захотели вурдалаки сцапать — сцапали бы уже давно.

— Ты не боишься?

— Не-а. У наших предков могилы считались самым спокойным местом: никакая нечисть не пристанет! Пращуры защитят.

Рядом с нами то здесь, то там виднелись белокаменные памятники. Формой они напоминали гробы, на некоторых — это я помнил хорошо — сохранились даже остатки надписей. Яра пыталась идти рядом со мной, но получалось плохо: мы постоянно натыкались то на кусты, то на потемневшие камни.

— Слушай, помнишь, я тебе про вопли говорила… Ну, когда мы встретились только, возле спуска?

— Ну? — я наскочил на какую-то оградку и теперь обходил её.

— Мы сейчас ведь у самого конца оврага, да? — Яра снова нашла мою руку.

— Ну да. Сразу за церковью — обрыв к Москве-реке.

— Так вот, по-моему, отсюда и орали… Мне кажется… — рука Яры дрожала.