Книга Семейный круг - Андре Моруа

Она обернулась и бросила на лестницу тревожный взгляд; дочери сразу же поняли ее.

— Не беспокойтесь, они на кухне, — презрительно сказала Дениза. — И нам тоже вы достаточно причинили горя. Уходите.

Госпожа Эрпен с ужасом смотрела на трех маленьких черноголовых фурий.

— Да вы с ума сошли, — сказала она.

— Мы не сошли с ума, мы просто очень несчастны, и первый раз говорим вам правду.

Жермена Эрпен разразилась рыданиями. Она была в ужасе, ей казалось, что дочери чудовищно несправедливы. Она ведь действительно всю жизнь старалась любить этого несчастного человека. Он уже давно стал для нее только другом, но другом, за которым она ухаживала, которого никогда не оставляла. Конечно, очень жаль, что ее не было в минуту его кончины, но это только прискорбное совпадение. Она оставила его всего лишь на два дня, а разве у нее нет обязанностей и по отношению к тому, другому, который любит ее? Она отерла слезы.

— Дети мои, — сказала она, — прошу вас. Не будем ссориться в такую минуту, это ужасно. Вы еще слишком молоды и не можете понять всю чудовищность того, что вы затеяли. Со временем вы раскаетесь в этом, но будет уже поздно. А теперь дайте я пойду помолюсь возле вашего бедного папочки. Завтра мы все обсудим. Но не надо сиен около покойника. Бедный Луи, ведь он всегда так страшился всяких объяснений. Что он думает сейчас о нас?

Дениза с горечью отметила, что к авторитету слабовольного отца впервые взывают в его доме именно в тот день, когда он стал всего лишь холодным, бездыханным телом.

— В его комнате не будет сцен, — сказала она спокойным, но твердым голосом. — Не бойтесь, при посторонних сцен не будет. Мы знаем, что папа этого не любил. Но вам туда нельзя. Мы будем сидеть при нем по очереди. А вы оставайтесь внизу и принимайте посетителей… Придет много народу.

— Ты — чудовище! — воскликнула госпожа Эрпен.

Она поняла, что ей не сломить этих трех хрупких ожесточившихся девочек. Она в слезах вернулась вниз, в гостиную. Здесь, возле кресла, где так часто муж томительно ждал ее, прислушиваясь к шагам и к бою часов, она задумалась над будущим. Конечно, она выйдет за Жоржа Герена. Не сразу — через год, быть может, через два. Надо считаться с общественным мнением — Жорж не может им пренебрегать. Эжени ввела старую госпожу Эрпен. Та поцеловала невестку и заплакала. Она считала, что перед лицом смерти надо забыть о распрях. Однако она не удержалась и спросила:

— Вас не было при нем?

— Нет, — ответила госпожа Эрпен, прикладывая к глазам платок, — я была в Руане у мамы; она тоже, бедняжка, очень плоха. Я никогда не утешусь, что отсутствовала в этот день.

Она опять заплакала. Старая госпожа Эрпен выразила желание повидать внучек. Мать робко, опасаясь отказа, велела Эжени позвать их.

— Они не хотят оставлять его, это очень трогательно, — сказала она. — А мне приходится сидеть здесь. Надо, чтобы кто-нибудь пожертвовал собою и принимал посетителей.

Дениза и Сюзанна пришли, оставив при отце Шарлотту. Вместе с ними в гостиную вошла госпожа Кенэ. Она занимала в этой местности положение королевы и поэтому, сама того не сознавая, усвоила облик пожилых женщин королевской крови — переняла скромность их нарядов, их старомодные шляпки, манеру задавать вопросы благожелательно и высокомерно.

— Я тотчас же поспешила к вам, — сказала она. — Ашиль страшно огорчен. Он так любил вашего супруга!

В действительности же, когда зять Лекурб сказал Ашилю Кенэ: «Эрпен умер», — тут буркнул: «Вот те раз! Кто же теперь возглавит фирму?» Но переводить на общепринятый язык дикие, «суконные» обороты мужа было одной из общественных обязанностей госпожи Кенэ.

— Он очень мучился? — спросила она у госпожи Эрпен. — Вы находились при нем в роковые минуты?

— Увы, нет, — ответила госпожа Эрпен. — Я была в Руане; мамочка очень больна.

Она избегала взглядов Денизы, а та, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Теперь госпожа Эрпен могла спокойнее продолжить рассказ. Она повторила версию, сообщенную Эжени:

— Горничная и кухарка услыхали крики. Они прибежали. Бедный Луи держался за грудь и говорил: «Кончено… умираю». Последним его словом было: «Жермена». Это для меня большое утешение. Какая страшная утрата! Он всегда был для меня руководителем, опорой.

Она умолкла, а старые дамы, помолчав, невольно обратились к другой теме, которою в то время были заняты в Пон-де-Лэре все умы.

— Вы слышали, что младшая Ромийи разводится? — как бы вскользь прошептала госпожа Кенэ.

— Как же, слышала, — ответила старая госпожа Эрпен, и мрачный тон ее голоса прозвучал вразрез с живым любопытством, сквозившим в ее словах. — Слышала. Это прямо-таки невероятно. Оказывается, во время войны…

Разговор настолько оживился, что гостьи позабыли о шепоте; вдова тоже приняла в нем участие. Все три уже почти хохотали, но тут Эжени доложила о приходе госпожи Пельто. На лицах дам, словно по уговору, сразу же появилось благопристойное, скорбное выражение. Госпожа Эрпен встала навстречу вошедшей, и та долго целовала ее.

— Я уже приходила утром, — сказала она. — Какое горе! Вас не было дома?

— Увы, — ответила госпожа Эрпен, — я была в Руане у моей бедной мамочки.

Она вновь повторила принятую версию смерти господина Эрпена, а госпожа Пельто, уже слышавшая ее от Эжени, не без тайного удовлетворения отметила, что рассказы сходятся точь-в-точь. Несколько минут спустя заговорили о разводе супругов Ромийи. Когда госпожа Пельто поднялась, госпожа Эрпен сказала ей вполголоса и как нечто не имеющее особого значения, что после похорон ей надо будет повидаться с мэтром Пельто.

Дениза оставила при отце Шарлотту, а сама села писать Жаку.

«Бывают дни, когда доходишь до самого дна и тщетно отбиваешься от всего, что низменно и подло. Сегодня для меня был именно такой день. Я в отчаянии. Кроме тебя, у меня нет никого на свете. Я действительно, как говорила мадемуазель Обер, „атом, брошенный в безмерное пространство“, — жалкий крохотный атом, который терзают, мучают, попирают и люди и обстоятельства. Я никогда не думала, что можно быть до того одинокой, до того жалкой в своем одиночестве…»

В это мгновение Эжени постучалась в дверь и сказала, что мать просит ее в гостиную, приехала тетя Марта.

XXII

Уже три дня Луи Эрпен покоился на кладбище, под свежей, еще рыхлой землей. Госпожа Эрпен облеклась в траурный креп и хранила жалобно-кроткий вид. Жители городка ценили ее старания изъявлять скорбь в строгом соответствии с установленными правилами и относились к ней благожелательно. Она тщательно избегала малейшего повода к конфликту с дочерьми. Чтобы предотвратить тягостные объяснения, она выписала из Руана госпожу д’Оккенвиль: в ее присутствии девочки, при всей своей черствости, не станут высказываться свободно, а в трудные минуты старуха будет выручать ее, рассказывая о походах Адеома и о продаже замка Тюисиньоль. На шестой день, часов в десять утра, когда Жермена принимала ванну, в дверь кто-то постучался.