Книга Играющая в го - Шань Са

49

Я смотрю в окно и вижу сквозь листву деревьев луну.

Перед моим мысленным взором встает образ Цзина. Он благодарит меня за мой приход, но я не понимаю, о чем он думает на самом деле, — слишком уклончив его взгляд.

Цзин очень долго вел себя как высокомерный дикарь. Я ни разу не проявила своих чувств, боясь услышать в ответ грубость. Но теперь, когда Минь рассказал мне о чувствах своего друга, я перестала бояться высокомерно-презрительного взгляда в ответ на ласковое слово. Отныне Цзин для меня — открытая книга, и писаться она будет по моим правилам.

Почему Цзин сказал, что Минь меня недостоин? Как эти двое столкнулись? Что побудило Цзина признаться? Они поссорились? Подрались?

Минь говорит, что хочет на мне жениться. Но я боюсь, что в один прекрасный день он уподобится моему отцу или мужу Лунной Жемчужины. Мужская страсть угасает быстрее женской красоты.

Он попросил меня выбрать. Но как я могу не видеться с Цзином — он подпитывает мое влечение к Миню? Я не стану обманывать Миня. Он сделал меня женщиной. Я храню ему верность из благодарности, а не потому, что боюсь его ревности. Моя связь с Цзином гораздо утонченнее плотского влечения. Воздержание есть сладострастие души. Я знаю, что Цзин за нами наблюдает, переживая вместе со мной потрясающие открытия. Мой взгляд гасит его горечь. Когда я оборачиваюсь, на его бледное лицо возвращаются краски жизни. Цзин — мой ребенок, мой брат, с ним все ласки, любое прикосновение — запретны. Такая чистота порождает безграничную и беззаветную привязанность, в которой я отказываю Миню.

Без Цзина мои любовные игры с его соперником становятся попросту вульгарными. Без Миня Цзин перестает существовать. В сравнении с моим легкомысленным любовником его сухой, сдержанный характер кажется значительным и загадочным. Делая выбор в пользу одного, я отказываюсь от другого и теряю обоих.

В го оказавшийся в подобной ситуации игрок выбирает третье решение: атаковать противника там, где он меньше всего этого ждет. Завтра, когда Минь приедет за мной на площадь Тысячи Ветров, я притворюсь, что не вижу его. Закончив партию, тщательно пересчитаю камни. Поблагодарю противника и буду смотреть ему вслед, пока он не скроется из виду. Потом, уставившись усталым взглядом в доску, спрошу: «Минь, кто такая Тан?»

Он начнет клясться, что верен мне. Я изображу гнев. Буду топать ногами, вздыхать и охать. Я так хорошо помню истерики Лунной Жемчужины, что сумею сыграть безошибочно.

Он поведет меня к Цзину, чтобы успокоить. Я приму его поцелуи и ласки. Мы будем заниматься любовью. Наши обнаженные тела сплетутся под простыней, как две обвитые плющом сосны. Кровать станет паланкином, везущим нас в другой мир.

Оглушающий грохот вырывает меня из задумчивости. Я выглядываю в окно и вижу во дворе родителей, оба они в пижамах. Встревоженная кухарка выходит из комнаты со свечой в руке.

— Погасите! — приказывает отец сдавленным голосом.

— Надеюсь, это всего лишь учения, — говорит Матушка.

Батюшка вздыхает.

Снова слышатся взрывы, похожие на хлопки петард на празднике Весны. Наш город отвечает на весь этот шум упрямым молчанием — не слышно ни шороха шагов, ни шепота, ни плача.

А потом на землю опускается ночь. На небе появляются звезды. Родители возвращаются к себе, кухарка закрывает дверь.

Сверху на нас смотрит невозмутимая луна.

50

На рассвете мы бежим кросс на три километра вдоль внешней стены казармы, поднимая тучу пыли и оглашая воздух патриотическими песнями. Коллективный энтузиазм согревает сердце и прогоняет кошмары.

Сегодня ночью я снова бродил во сне по развалинам после землетрясения. Небо было черным от дыма. Привыкшие к стонам уши перестали отличать плач от жужжания насекомых. Я чувствовал такую усталость и опустошение, что хотел бы остановиться. Но на земле повсюду была кровь. Спотыкаясь на каждом шагу, я богохульствовал, выкрикивая проклятья, которые все еще звенели в воздухе, когда я проснулся.

В душевой мои товарищи часами стоят перед зеркалом, подбривая усики, чтобы они выглядели идеально квадратными. Я поливаю голову ледяной водой и подхожу к зеркалу. Но почти сразу инстинктивно отвожу взгляд от собственного отражения.

Хотел бы я знать, существует ли в Зазеркалье истина, от которой бежит человек?

Я разглядываю свои стриженные ежиком волосы и кустистые брови. У меня сбивается дыхание. Белки глаз красные от бессонницы. Кожа покраснела и горит после бега, на шее выступили жилы. На руках перекатываются бугры мышц, на левом плече белеет шрам — я поранился, упражняясь со штыком. Я прожил на этом свете двадцать четыре года. Кто я такой? Не знаю, что ответить себе на этот вопрос. Но я знаю, зачем живу: моя возмужавшая плоть, мой мозг, который сомневался, любил и верил, превратятся в салют во славу родины. Я взорвусь в ночь нашей победы.

Без четверти десять я стучу в дверь ресторана Хидори. Хозяин приносит мой маскарадный костюм. Превратившись в мандарина, выскальзываю из ресторана через потайную дверь.

Из коляски рикши город выглядит удивительно спокойным. Беззаботность идущих по тротуару китайцев контрастирует с собранностью и стремительностью наших солдат. Торговцы открыли свои магазинчики, хозяева кафе выставили на улицу столики. Неутомимые торговцы вразнос наперебой предлагают свой товар. Я спрашиваю возницу, разбудила ли его ночная перестрелка. Он делает вид, что не услышал вопроса.

На площади Тысячи Ветров верные привычке любители го уже начали игру. Я прислушиваюсь к разговорам, но они лишь комментируют ходы и комбинации.

Китаянка появляется на опушке леса и бежит к нашему столу, легкая, как птичка. На лбу у нее блестит пот.

— Извините, — произносит она, усаживаясь.

Девушка развязывает синий холщовый мешочек и протягивает мне деревянный лаковый бочонок с черными камнями:

— Берите. Это ваши.

Безразличие, с которым эти люди относятся к ночной стрельбе, изумляет меня.

51

Сегодня утром, когда я проснулась, солнце стояло над персиковым деревом. Пучки молодых листочков на ветках напоминают распустившиеся цветочные бутоны.

Я счастлива. Мое блаженство, как это ни парадоксально, происходит не от умиротворения души, его питают совсем иные, противоречивые чувства. Цикады, тонкие знатоки моих душевных тайн, радостно стрекочут. Через раздвинутые занавески к кровати подбирается бледное небо. Мне чудится, что мой залитый светом город — обнаженная женщина, нетерпеливо ждущая объятий и ласк любовника.

Матушка с сестрой ушли на рынок. Батюшка закрылся в библиотеке, где он упорно осаждает английскую твердыню Шекспира. В доме тихо и прохладно. Через открытые двери и окна в комнаты вливается запах свежей листвы и одуряющий аромат жасмина. По гостиной с метелкой из перьев в руках ходит наша горничная Ван Ма.