Книга Художник механических дел - Александр Ивич

Однако кому вручить судьбу проекта? Какому ж ведомству надлежит иметь попечение над сооружением моста? Зыбко, неясно, как и со строением речных судов. Дело большое – решать будет государь. Следственно, не ведомство важно, а кто будет говорить государю о мосте.

Нужен человек, не равнодушный к народной пользе и близкий к императору.

В силе ныне граф Аракчеев. Забота графа о пользе народной сомнительна. Но механическим художествам граф не чужд – сам совершенствовал сверление пушек и делание ружей.

Ход к государю через Аракчеева, вернее нет. А к Аракчееву где ход? Кулибин вспомнил о старинном своем доброжелателе, сенаторе Аршеневском, что был губернатором в Нижнем, когда подносил механик Екатерине часы яичной фигуры.

Ему и послал Кулибин проект с покорнейшей просьбой передать его графу Аракчееву. К проекту приложил Кулибин письмо Аракчееву.

И сенатор передал проект всесильному временщику.

Канцелярию Аракчеев держал в строгом порядке, и ответ не замедлил. Спустя четыре месяца получил Кулибин послание, чистенько писанное канцеляристом и с собственноручной графской подписью.

Вежливое послание.

Граф сообщал, что проект колоссального моста через Неву-реку рассматривал и занятия господина Кулибина нашел полезными. Однако государю граф проект представить не может, ибо сие обстоятельство относится до министерства просвещения.

Кулибин отложил на минуту письмо, задумался. С какой же стороны строение моста относится до просвещения? Не понял и стал читать дальше.

Граф писал, что господин Кулибин, без сомнения, сам согласится с его, Аракчеева, заключением.

А заключение было до странности похоже на выслушанное сорок лет назад по поводу строения деревянного моста: «Предполагаемая вами постройка через Неву моста потребует больших издержек, кои в нынешнее время государству необходимы для других важнейших предметов, без коих обойтиться неможно, а потому и думаю, что сие предположение нельзя будет привести теперь в исполнение».

Вот и снова государству недосуг. Однако прав ли Аракчеев? Надо полагать, император возвратится из Парижа благостный, и ведь может ему понравиться мысль отметить славную победу, возросшее значение России в делах европейских, колоссальным строением, украшающим столицу.

Надо снова думать, кому вручить судьбу проекта. Кто подаст его императору?

Только не чрез Академию наук. Все наперед известно: ляжет там проект намертво. Или того хуже: опорочат академики труд, и тогда дело будет пропащим. И все же чрез академию. Нет иного пути.

Посланы бумаги президенту академии. Хлопоты же Иван Петрович поручил сыну Семену, занимавшему уже немаловажное место в одном из министерств. Однако место было не столь значительно, чтобы добиться свидания с президентом. И письма с напоминаниями вручал Семен Иванович президентскому лакею. Ответов же на письма не дождался.

Писал в академию и Аршеневский. Хоть был он сенатором, а все же президент ответом пренебрег. И тогда написал Аршеневский министру просвещения Голицыну. Просил, чтобы министр истребовал проект из академии. Но встретилось затруднение: проект исчез, будто его и не было. Президент же сумел стать вовсе не доступным для тех, кто о деле справлялся.

И вдруг проект появился: внезапно прислан из академии Голицыну. И с проектом прислан отзыв: быки соорудить невозможно – тому помешает быстрое течение Невы.

Напрасно Кулибин писал, доказывал – вряд ли возражения его кто-либо читал. Все было, как предвидел Иван Петрович.

О проекте колоссального железного моста через Неву-реку император так и не услышал.

А в Нижнем ратуша[35]продала машинное судно, отданное ей на хранение. Хранить надоело, и объявила ратуша о продаже его за двести рублей – на дрова.

Двухсот рублей у Кулибина не случилось. Впрочем, и не очень это судно нужно Ивану Петровичу: среди бумаг его лежит новый проект, совершеннее прежнего.

Сломали машинное судно, сожгли в печах.

Тогда одолела Кулибина старость. Она разливалась по телу. То ноги болели нестерпимо, то кашлял Иван Петрович необыкновенным кашлем. Писал сыну о нездоровости, думал, что смерть может прийти неожиданно.

А самодвижимая машина не готова. После пожара строил все наново – прежняя модель сгорела. Объела машина дочиста. Словно дурная наседка: клохчет, вот-вот яйцо снесет, а глядишь – обман. Денег нет, долгов не счесть.

И новые чертежи и переделка модели. Долго работать было не под силу. Уходил с дочками гулять к оврагу. Мастерил им затейливые игрушки. Через ручей перекинул мост – на быках, разводной. По ручью пустил расшиву с механическим колесом и бечевой. Расшива шла против течения. А в трюм девочки насыпа́ли соль, чтобы было совсем как на волжских судах, что приходят в Нижний с низовья. Дернешь за веревочку – и поднимается разводная часть моста для пропуска расшивы.

Ручей был тот самый, на котором мальчиком Кулибин строил плотину.

В именины младшенькой Иван Петрович сочинил фейерверк, и сад был освещен зеркальным фонарем.

А потом почти все дни лежал: не было сил. И сна ночью не было. Когда засыпала жена, доставал из-под подушки чертежи. Работать лекарь вовсе не позволил. Только ночью, тайком, заслонив книгой свечу, поправлял Иван Петрович чертежи самодвижимой машины.

Мысли были не очень грустные. Да, гордого моста через Неву не увидит, машинных судов на Волге не увидит. А сочинены проекты хорошо, особенно мост. Не обманул орлов, что прилетали в молодости на подоконник. Пусть тот, другой орел, двуглавый, смотрит мимо. Все равно будет мост через Неву, пойдут машинные суда по Волге! Вспомнит ли тогда Отчизна своего мастера? Вспомнит ли о неусыпном его труде? Не важно. Не для того был труд. Не ради славы. Он был для пользы народной. И труд был счастье – значит, жизнь радостна. А беды – что ж о бедах вспоминать… Неинтересно.

Кулибин заснул.

И в последний раз ему приснился орел. Он сидел на высокой скале, спокойный, сложив крылья и словно бы раздумывая о важном, и словно бы видел зорким глазом сквозь утреннюю дымку, что придет завтра. Но дымка была густа, непрозрачна. Иван Петрович не узнал, что видел орел. И больше не проснулся…

Хоронили Кулибина в жаркое летнее утро 4 июля 1818 года.

Деньги на похороны собирала жена трудно. Пятериков принес что было, да этого не хватило. Старый мастер подумал, огляделся. Снял со стены часы с кукушкой, те, что Иван Петрович из огня спас, и унес под мышкой. Продал часы. Тогда денег хватило.

В те дни кудрявый юноша, великий сын России, Александр Сергеевич Пушкин, дописывал послание другу, мудрецу Чаадаеву:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья