Книга Русский капитан - Владислав Шурыгин

— Какой ещё скелет? — Буркнул ротный. — Этого скелета кормили лучше чем Моргунова. В нём весу как во взрослом мужике! Интересно, что за порода? Морда как ротвеллера, а тело как у дога. Мутант…

Весь вечер Мганга молчал. На все вопросы он отвечал лишь междометиями. И, в конце концов, от него отстали. Нет настроения — и ладно. Пройдёт…

Уже перед сном он вдруг повернулся ко мне и, протянув руку, что-то опустил в мою ладонь.

— Это тебе, Гоша.

Я посмотрел на ладонь. На ней лежала маленькая, как самая младшая матрёшка, фигурка человека, вырезанная не то из кости, не то из моржового клыка.

— Что это?

— Это хранитель. Я передаю его тебе. Он будет тебя хранить и вернёт домой.

Я растерялся.

— Зачем он мне? Это же твой хранитель.

— Он мне теперь не поможет. А тебе поможет. — Глухо ответил Мганга.

— Почему тебе не поможет?

Мганга долго молчал. Потом, мотнув головой, словно смахнув оторопь, тихо сказал.

— Я скоро уйду.

— Куда ты уйдёшь? — удивился я.

— Я должен идти вместе с ротным. — Совсем тихо сказал Мганга.

— Да куда вы собрались? — я совсем смешался.

— Ты сам всё видел. — Мганга говорил медленно, словно, подыскивал слова. — Боги войны отправили своего посланца за ним. Я не дал ему выполнить приказ. И тогда они отправили за мной келет, что бы предупредить.

— О чём?

— О том, что я должен сопровождать ротного в дороге через ночь…

— Послушай, Мишка… — Я постарался вложить как можно больше убедительности в голос. — Всё это не так. Это был обычный чечен. Чёрный, потому, что его взрывной волной мочкануло, а собака просто от голода озверела. Её же месяца полтора никто не кормил. Вот и стала бросаться на всё живое. Не ерунди, Мишка! Мы ещё по твоей тундре проедемся на оленях. Батю твоего найдём. Строганины поедим.

Не надо искать смыл там, где его нет.

Мганга опять долго молчал. Потом, словно и не услышав мое объяснение, сказал:

— И если когда-нибудь ты окажешься в Тикси или вообще в тундре, то отпусти его. Просто найди большой камень, положи на него защитника, и скажи, что он свободен.

— Мишка, ты что, совсем меня не слушаешь? — я попытался добавить сердитости в голос. Но получилось скорее жалобно.

— Сделаешь, как я прошу?

Поняв, что спорить с Мишкой бессмысленно я молча кивнул.

— Храни его в этом. — Мганга протянул мне небольшой кожаный мешочек, на кожаном шнуре, который обычно висел у него на груди.

— Хорошо! — Я взял мешочек, осторожно опустил в него фигурку, и затянув тесёмки по краям осторожно надел его на шею. Мешочек скользнул на грудь, к нательному кресту. — Обещаю.

Мганга как-то облегчённо вздохнул.

— И ещё… — Он на мгновение замялся. — Его надо иногда кормить. Редко. Когда вспомнишь. Просто макнуть палец в еду и помазать ему губы. Иначе он рассердиться может. Вредничать будет. Ноги заплетать, толкать…

— Сделаю, как скажешь, не волнуйся. Сам недоем, а его голодным не оставлю. — происходящее неожиданно начало меня смешить.

Видимо почувствовав это, Мганга опустился на лежак и накрылся бушлатом.

— Всё, Гоша. Спим.

— Спим, Мганга…

На утро началась операция по штурмы оставшихся в руках боевиков кварталов.

….Мы накапливались для атаки в небольшом дворике за школой. В одном его углу, у глухой стены школы сидел наш взвод, ожидая конца артналёта и команды «Вперёд!». Метрах в пятидесяти у стены дома, за двумя «бэтрами», перед каменным забором, за которым была улица, через которую нам предстояло перескочить, расположился ротный со своей группой. Второй и третий взводы накапливались с другой стороны школы и ротный отдавал им какие-то приказания по рации, стоявшей перед ним на ящике из под патронов.

То и дело где-то над головой с шелестом ввинчивались в воздух снаряды. Били по ушам близкие разрывы. Земля под ногами уже привычно ходила ходуном. Откуда-то сверху сыпалась штукатурка. Артиллерия боеприпасов не жалела. Наконец всё утихло.

— Подъём! — Скомандовал Зеленцов. — Разбились по группам! Перебегаем по моей команде. Интервал между группами тридцать секунд. Одна группа перебегает. Две других у забора в готовности прикрыть огнём. Всем подготовить дымы. При обстреле с той стороны сразу ставьте дым, а группе оттягиваться назад..

Потом — перебегает вторая. Первая прикрывает её с той стороны, третья с этой. Всё ясно?

— Так точно! — нестройно отозвались мы.

— Пошли!

Моя группа, точнее отделение — третье по счёту. Я был самым крайним в, рассредоточившейся вдоль забора для стрельбы, нашей группе. Ближе всех к группе ротного.

Я ещё успел кинуть начатую пачку «Космоса» Селезню — Селезнёву, который окликнул меня негромким свистом, и просительно, «по сигаретному», поднёс пальцы к губам. Селезень сидел со своим пулемётом перед проломом в заборе метрах в пяти от меня, на ржавом ведре.

Сигареты упали в мокрый снег рядом с его правой ногой, и он торопливо наклонился за ними, что бы не дать им намокнуть. Поднял, сдул снег и нахально сунул в карман разгрузника. Я скорчил злобное лицо — отдавать всю пачку никак не входило в мои планы, — но Селезень сделал вид, что ничего не замечает…

— Пачку назад гони! — Прошипел я, но Селезень всё так же деловито пялился куда-то в пролом.

А потом мир вдруг ослепительно вспыхнул, вздыбился, и швырнул меня куда-то в небо. Последнее, что я видел, теряя сознание, это копошащиеся подо мной огненные черви. И, уже упав в спасительную тьму беспамятства, я вдруг понял, что это были люди…

…Я очнулся от того, что кто-то с силой колотил меня по щекам.

— Открой глаза! Слышишь меня? Открой глаза! — Донеслось откуда-то издалека. И я потянулся на этот голос, пополз за ним.

— …Гоша, приди в себя! Ты меня слышишь?

Как сквозь сон я почувствовал жгущий ожог щеки, за ним ещё один.

«Почему меня бьют!?» — Сквозанула обида. «Мне же больно! Какого хрена!?»

И тут вдруг ко мне вернулось моё тело, я почувствовал тяжесть своих закрытых век, какой-то острый угол, больно упёршийся в спину. И эта боль, наконец, окончательно привела меня в себя.

«Я же лежу! Я ранен?» — мгновенно полыхнул испуг, и я открыл глаза.

Надо мной склонилось какое-то, перепачканное кровью, всклокоченное чудовище, с заплывшими, как после хорошей драки, налитыми кровью глазами.

— Гоша! Живой? — услышал я знакомый голос, и тут же сообразил, что чудовище ни кто иной, как Акинькин. Удивление было столь велико, что вместо ответа я прохрипел: