Книга Антикиллер-2 - Данил Корецкий

– Кто такой? Почему бежал? – Попов предусмотрительно остановился в двух метрах, направив «стечкин» в живот задержанному.

– А ты кто такой? Чуть не застрелил! Я у тебя-то денег не брал!

– Каких денег? – недоуменно переспросил опер. У него появилось неприятное ощущение, что произошла ошибка.

– Никаких не брал! Это наши с Мишкой дела! Он и так мне рубаху порвал да по шее настукал... Я ж ему сказал: завтра отдам! А он тебя подослал...

Парень был как парень, с налетом наглецы и приблатненности, но таких сейчас – каждый пятый. И все же Попову что-то в нем не нравилось.

– Откуда идешь?

Тот ткнул большим пальцем за спину.

– Из Яблоневки. Хотел в автобус сесть – и в город.

– Документы есть?

Парень усмехнулся.

– Какие документы? Я к брату зашел по-домашнему. А обратно вообще голым иду. Да меня тут и без документов все знают. Кузины мы. Я младший – Борис, а Мишка на три года старше...

На другом конце поля появился Гусар. Выйдя из машины, он делал какие-то знаки.

Попов шевельнул пистолетом.

– Вперед! Руки не опускать!

И сам двинулся за прихрамывающим «Борисом Кузиным», сохраняя двухметровую дистанцию и держа оружие наготове.

Парень ему определенно не нравился, хотя рассказанная история была довольно правдоподобной, к тому же легко проверялась.

Гусар широко улыбался.

– Попался, дружок? Что ж ты мундирчик сбросил и автомат обронил?

– Ты чо туфту гонишь! – агрессивно окрысился задержанный. – Какой автомат?

И тут Попов понял, что ему не понравилось. Голос. Именно эти гугнивые нотки он слышал из рации.

– Ах ты, сука! – правая рука была занята пистолетом, и он ударил левой. «Кузин» опрокинулся на землю.

– Ты кому отсосать предлагал?

Удар ногой пришелся в бок.

– Колись, падла, а то прямо здесь шлепну, как тебе и обещали!

Попов прицелился в наглую харю, прямо между мутноватыми от бессильной злобы глазами. «Кузин» испуганно закрылся ладонью.

– Стой, кончай... Хер с вами, поколюсь! – выдавил он из себя. – Только в машину сажайте, идти не могу, нога болит...

– Проверь его, – сказал Попов.

Хотя под легкой одеждой оружия не скроешь, срабатывал основной ментовской инстинкт: убедиться, что задержанный не представляет опасности. Те, кто забывал об этом важном правиле, расширяли кругозор оставшихся в живых: оказывается, второй нож может быть спрятан в носке, или заточенный электрод вшит в нарукавный шов, или пластит закатан в нижнюю часть майки... Вид зарезанного, заколотого или взорванного милиционера повышает бдительность его коллег в сто раз эффективней, чем регулярные занятия по служебной подготовке. А у Попова за спиной была особая практика: приговоренные к смертной казни прибегают к таким ухищрениям, которые не придут в голову самого опасного преступника. И специальные информационные обзоры практики работы «Финалов» по всей стране подняли его бдительность на недосягаемую высоту.

– Руки, ноги в стороны! – «стечкин» больно клюнул «Кузина» в затылок.

– Ноги шире, а то яйца отшибу!

Гусар провел ладонями по телу, от шеи до щиколоток, осмотрел карманы. В правом оказался пейджер.

– «Новый русский»? – зло спросил Попов. – Бизнесмен херов! Посмотрим, что тут у тебя записано...

Он нажал кнопку памяти. Все сообщения были стерты, кроме одного, последнего: «В восемь на Северной трассе».

– Это тебе вроде команду дали? Или с дружками сговаривался?

Ответа не последовало.

На задержанного надели наручники и засунули в машину. Потом Гусар шепотом ввел напарника в курс дела.

– Волошин передал: нашли милицейский мундир и неподалеку автомат. Я сразу понял, почему этот пидер в майке ходит. Сейчас привезем его и примерим...

Через десять минут они были на месте. Красная «девятка» с распахнутыми настежь дверцами оказалась спрятанной за заросшим кустарником бугорком вдали от дороги. Ждали приезда следователя и экспертов, но вокруг уже кипела работа: гаишники в форме охраняли территорию, группа Волошина почти в полном составе обшаривала кустарник и лесополосу.

Форма сержанта милиции оказалась задержанному впору.

– Прямо красавчик! – удовлетворенно сказал Волошин, поигрывая широким ремнем – Как он назвался?

– Кузиным, – пояснил Попов. – Сказал – в раскол идет!

– Она на сто человек налезет! – огрызнулся тот. – Когда бьют да пушкой пугают, во всем признаешься... Я знать ничего не знаю!

– Ах ты, сволочь! – Попов дал «Кузину» затрещину, круглая голова мотнулась, как волейбольный мяч после хорошей подачи.

– Знакомьтесь: Миша Печенков! – торжественно произнес Волошин. – Служил во втором взводе моторизированного батальона внутренних войск. Вот, сам же и записал на ремне. А когда пошел «на дело», забыл стереть... Развернув ремень, Волошин показал неровную синюю надпись.

– Ничего я не записывал! – враждебно отрезал задержанный. – Вы все сами написали... Волошин улыбнулся.

– Разберемся, Миша. Во всем разберемся...

* * *

Успешно проведенная операция давала повод отдохнуть, обычно отдых выливался в пьянку в одном из служебных кабинетов либо в шашлычной на Левом берегу, но сегодня Лис нарушил традицию и уклонился от предложения товарищей. Заехав в банк, он пересел из служебной серой «Волги» в изумрудно-зеленый «БМВ» и не торопясь покатил в старый центр, на улицу Сенную, известную тем, что до революции на ней располагались все дома терпимости Тиходонска.

В те времена городской голова считал, что пороки должны быть сосредоточены в одном месте: тогда их легче контролировать и держать в узде. К тому же порок признавался официально и получал правовые и санитарные ограничения: возрастной ценз, обязательная регистрация в полиции, регулярно продлеваемый «желтый билет», еженедельные строгие медосмотры, инструкция, детально регламентирующая «обустройство дома терпимости и порядок проведения осуществляемых в нем сношений».

Но при всей официальности промысел считался постыдным, и эта постыдность, распространялась не только на самих девок, но и на всех к нему причастных, включая мадам Соловьеву – главную хозяйку Сенной. Обладательница большого состояния, она пыталась проводить благотворительные лотереи и жертвовать на борьбу с чахоткой, но тиходонское общество ее не принимало, и невозможно представить, чтобы табачный фабрикант Асмолов, зерновой король Парамонов или кто-то еще из солидных заводчиков или купцов удостоил бандершу своим вниманием и хотя бы поздоровался с ней, не говоря уж о том, чтобы дружить домами или вести совместные дела.

Даже когда она захотела купить особняк в приличном районе, то потерпела фиаско: только узнав о личности покупателя, продавцы немедленно снимали недвижимость с торгов. В конце концов Соловьева переселила одно свое «заведение», отреставрировала старинный трехэтажный дом в стиле ампир и поселилась там же, на Сенной, что общество посчитало весьма символичным.